набрали в булочной полсотни багетов и торговали сэндвичами до потери сознания. А на вырученные деньги накупили себе кучу всяких гаджетов и головоломок, шестьдесят «Малабаров», скакалку для меня, маленькую трубу для Венсана (он уже тогда запал на музыку!) и последний выпуск комиксов Yoko Tsuno.
Да, на их долю выпало совсем другое детство… Они умели обращаться с веслами, знали вкус крыжовника и пробовали курить «волчий табак». Но больше всего их потрясло событие, которое они запечатлели в укромном месте, на стене за дверью чулана:
А потом они так же, вдвоем, пережили развод родителей. Мы с Венсаном были еще совсем малявки и поняли, что дело плохо, только в день переезда. Зато наши старшие могли сполна насладиться происходящим. Они вставали ночью и, сидя рядышком наверху лестницы, слушали, как родители скандалят внизу. Однажды вечером Старик опрокинул огромный кухонный шкаф, а мама села в машину и уехала.
Десятью ступенями выше сидели наши старшие, сунув в рот большой палец.
Глупо, конечно, рассказывать такие подробности - их духовная связь объясняется чем-то гораздо большим, чем эти печальные моменты. Но все же…
А вот у нас с Венсаном жизнь складывалась совсем иначе. Мы были «мелкотой». На смену велику пришел телик… Мы были неспособны заклеить велосипедную камеру, зато прекрасно умели чинить скейтборды и обводить вокруг пальца контролеров, пробираясь в кино через запасной выход.
А потом Лолу отправили в пансион, и в доме не осталось никого, кто мог подсказывать нам всякие сумасшедшие выходки и гоняться за нами по саду.
Мы писали друг дружке раз в неделю. Она была моей любимой старшей сестричкой. Я считала ее своим идеалом, посылала ей свои рисунки и посвящала стихи. Приезжая домой на выходные, она спрашивала меня, хорошо ли Венсан вел себя в ее отсутствие. «Конечно нет, - отвечала я, - конечно нет!» И подробно докладывала обо всех гадостях, которые он подстроил мне за прошедшую неделю. Она тут же, к великой моей радости, тащила его в ванную, чтобы выпороть.
И чем громче вопил мой братец, тем больше я ликовала.
А потом в один прекрасный день мне вздумалось порадовать себя дополнительно, увидев воочию, как он страдает. О ужас! - я это увидела. Лола лупила хлыстом по пуфику, а Венсан скулил в такт, читая при этом свежий номер комиксов «Буль и Билл». Меня постигло жуткое разочарование. В тот день Лола была низвергнута со своего пьедестала.
Что в конечном счете обернулось к лучшему. Теперь мы с ней стояли вровень.
Ну а сегодня Лола моя лучшая подруга. Как в истории с Монтенем и Л а Боэси, ну вы помните… Потому что она - это она, а я - это я. Просто невероятно, что эта молодая тридцатидвухлетняя женщина приходится мне старшей сестрой. Настолько невероятно, что нам не пришлось долго думать, чтобы подружиться на всю жизнь.
Ее душе любезны «Опыты» с их высокими постулатами, согласно коим «негоже людям противиться установленному порядку вещей, в ином же случае они достойны кары», а философствовать означает учиться смерти. А мне ближе «Рассуждение о добровольном рабстве»[25] с его описанием жестоких притеснений народа и обличением тиранов, которые считаются великими потому лишь, что народ поставлен на колени. Ей любезна истина, мне ближе судебные решения. Но обе мы ощущаем себя половинками одного целого и знаем, что одна без другой не многого стоит. А ведь мы с ней такие разные… Она боится собственной тени - я на свою плюхаюсь не глядя. Она переписывает от руки сонеты - я скачиваю на свой комп свежие хиты. Она обожает живопись - я предпочитаю фотографию. Она никогда не рассказывает, что у нее на сердце, - я выкладываю все что думаю. Она не выносит конфликтов - я стремлюсь прояснить ситуацию сразу и до конца. Ей нравится быть слегка под хмельком - я предпочитаю напиваться в дым. Она не любит тусовки - я не люблю сидеть дома. Она не умеет развлекаться допоздна - я не способна ложиться спать вовремя. Она терпеть не может играть - я терпеть не могу проигрывать. Она готова помогать всем и каждому - я добра лишь до известных пределов. Она никогда не выходит из себя - я взрываюсь по любому поводу.
Она утверждает, что мир принадлежит тем, кто рано встает, - я умоляю ее говорить потише и дать мне выспаться. Она романтик - я прагматик. Она вышла замуж - я до сих пор порхаю по жизни беззаботной стрекозой. Она не способна спать с мужчиной без любви - я не могу спать с мужчиной без презерватива. Она… Она нуждается во мне, а я - я нуждаюсь в ней.
Она никогда не судит меня строго. Принимает такой, какая я есть. С моим серым цветом лица и мрачными мыслями. Или с моим румянцем и розовыми надеждами. Лола знает, как безумно иногда хочется - ну просто вынь да положь! - купить плащ с капюшоном или туфли на шпильках. Ей понятно удовольствие взять и на раз спустить все, что лежит на кредитной карточке, а потом клясть себя на чем свет стоит, оставшись без гроша. Лола меня балует. Когда я захожу в примерочную, она придерживает занавеску и всегда говорит: ой, какая ты красивая… нет-нет, и вовсе оно тебя не толстит! При каждой нашей встрече она спрашивает, в кого я влюблена, и слегка морщится, когда я начинаю рассказывать о своих любовниках. Если мы долго не виделись, она ведет меня в большой ресторан, к «Бофенже» или к «Бальзару», чтобы полюбоваться на «красавчиков». При этом я разглядываю «красавчиков» за соседними столиками, а она - официантов. Ее буквально зачаровывают эти верзилы в приталенных жилетах. Она пристально следит за ними, придумывает им биографии в духе Соте[26] и подробно разбирает их изысканные манеры. Самое смешное, что рано или поздно настает момент, когда кто-то из них, окончив работу, уходит домой. И тут даже слепому видно, что он не имеет ничего общего с романтическим образом из сценария Лолы. Длинный белый фартук сменили джинсы или, хуже того, спортивные треники, а с коллегами он прощается, окликая их без всяких церемоний:
- Бывай, Бернар!
- Бывай, Мими. До завтра, что ль?
- Ишь разбежался, умник! И не надейся, не моя смена!
Лола опускает глаза и нервно комкает салфетку. Прощайте, телята, коровы и свиньи, Поль, Франсуа и все другие[27]…
Потом мы на какое-то время потеряли друг дружку из виду. Ее пансион, ее учеба, список ее свадебных подарков, отпуска, проведенные в доме у свекров, званые ужины…
Родственная привязанность осталась, а вот непринужденность куда-то исчезла. Лола перешла в другой лагерь. Вернее, в другую команду. Нет, она не стала играть
А мы, «малышня», пока что еще пребывали на ранней стадии развития. Вот зеленая лужайка - ур-р- а-а-а, вперед! Прыжки и гримасы. Вот мальчики постарше в белых рубашках поло - хуг, хуг, смерть бледнолицым! И пинки в задницу. В общем, картина ясна…
Мы еще не созрели для чинных прогулок вокруг фонтана Нептуна в Версале…
Так оно все и шло. Мы перебрасывались короткими «приветами» на расстоянии. Она избрала меня крестной своего первого ребенка, я избрала ее поверенной своего первого любовного фиаско (и сколько же слез я пролила, стоя у купели!), но в промежутках между всеми этими знаковыми событиями ничего важного не случалось. Дни рождения, семейные обеды, парочка сигарет, выкуренных тайком, чтоб не увидел дражайший муж (объелся груш), обмен понимающими взглядами или ее щека, приникшая к моему плечу, когда мы вместе рассматривали старые фотографии… Такова была жизнь… По крайней мере ее жизнь.
Что ж, уважаю.
А потом она к нам вернулась. С опаленной душой, с безумными глазами поджигательницы, принесшей назад одолженный коробок спичек. С твердым намерением развестись, что для всех явилось полнейшей неожиданностью. Нужно признать, она долго скрывала свою игру, эта упрямица. Все вокруг считали ее счастливой. Мне кажется, ею даже восхищались: надо же, так быстро и так просто устроить свою жизнь! «Молодчина Лола!» - признавали мы, без горечи и без зависти. Она по-прежнему предлагала лучшие игры в охотников за сокровищами!
А потом вдруг - бац! - изменения в программе!
Она ворвалась ко мне, не позвонив, что было ей совершенно несвойственно, в тот поздний час, когда
