никого подозрительного не заметил: ни Леонтия, ни кого-нибудь похожего на него.
Жаркий день стоял в самом разгаре и, хотя была среда, по центру Львова гуляла уйма народа.
Находясь в полной растерянности, Макс просидел на скамейке еще пятнадцать минут. О том, чтобы сейчас вернуться к прежним планам, поехать, например, к Лене – решительно не могло идти и речи. Он вообще не представлял, как сможет теперь не думать о случившемся в квартире этого Леонтия (Леонтий… ну и имечко вдобавок ко всему). Потому что там с ним что-то
Хреново.
Моторошное чувство необходимости что-нибудь предпринять заставило Макса наконец подняться со скамейки. Его слегка шатнуло, но головокружение быстро минулось уже через секунду-другую. Он собирался сделать единственное, что оставалось – отправиться прямиком к лысому и потребовать объяснений.
Однако ноги Макса внезапно подкосились, и он вновь очутился на деревянном сидении скамейки, плюхнувшись на задницу. Ни улицы, ни дома, ни этажа, ни номера квартиры старика – Макс не помнил. Воспоминания о том, что происходило
Еще хреновее.
Между тем на улице стало заметно холодать. Макс посмотрел вверх, ожидая увидеть наплывшие тучи, но солнце светило так же ярко, как раньше, и небо оставалось чистым и ровно голубым, как льняное покрывало.
Макс поднялся на ноги и побрел вдоль «стометровки» к площади с памятником Шевченко. Тут он вспомнил еще кое-что. Чью-то маленькую тщедушную фигурку, которая возникла рядом с лысым стариком за несколько мгновений до того, как Макс потерял сознание. Она напоминала скорее дымный фантом, чем реальный предмет. Однако во всем ее облике присутствовало что-то до боли знакомое, кажется, связанное с детством – что-то из книжек для малышей – ну да, похожее на одну из известных картинок. Не буквально, но на сам образ. Макс еще больше замедлил шаг. Точно, на доктора Айболита! Но какого черта? – он даже усмехнулся. Хотя в тогдашнем состоянии он мог бы запросто узреть и Элвиса Пресли, справляющего нужду с облака на грешную землю. Но если этот маленький доктор ему только привиделся, то чем тогда объяснить странное поведение кота? Макс готов был поклясться, что кот зашипел, глядя прямо на этот силуэт, будто увидел привидение. Господи, в какое же дерьмо он вляпался?..
Размышления Макса об этом странном видении прервал внезапный ледяной порыв ветра, налетевший, казалось, со всех сторон. Он остановился и удивленно огляделся по сторонам. Впечатление было такое, словно Снежная Королева решила прокатиться в своих санях по городу среди лета. Макс оказался далеко не единственный, кто обратил на это внимание, – многие прохожие недоуменно озирались или обменивались шутливыми репликами.
Макс поежился: черт, а ведь и правда становилось
– Эй! – крикнул кто-то. Макс повернул голову и увидел Батута, шагающего в его сторону.
– Как прошло? – спросил тот, когда они поздоровались, имея в виду вчерашнюю расклейку афиш.
– Нормально.
– Ага, – кивнул Батут. – Я уже видел несколько здесь в центре. Что это вдруг случилось с погодой?
– Ума не приложу, – пожал плечами Макс.
– Ну ладно, мне пора бежать. Приходи завтра в «Рокс», и можешь еще кого-нибудь взять с собой, я устрою для двоих, – его маслатый хайер скрылся в толпе.
Когда Макс пересек проспект Свободы и оказался на его левой стороне, стало еще холоднее. Прохожие больше не улыбались, обмениваясь шутками по поводу погоды, и многие входили в магазины, чтобы согреться. Макс и сам заметил, что порядочно озяб. Все как-то было не так и даже слишком.
Хреновее не бывает.
Он зашел в небольшое кафе, однако сразу же вернулся на улицу, поскольку народу в тесное помещение набилось столько, что нечем стало дышать.
Прохожие заметно прибавили шагу, кто мог, откатывали рукава рубашек или обхватывали себя руками; Макса толкали со всех сторон. В конце концов, он посчитал за лучшее направиться к трамвайной остановке и, выбравшись из встречного потока людей, присоединился к течению, идущему в нужном ему направлении.
Погодная аномалия к этому моменту совершенно вытеснила из головы Макса его недавний визит к странному лысому старику. По крайней мере, на какое-то время.
Минуя переулок, ведущий к остановке, Макс уловил первые признаки пара изо рта. Самым забавным было наблюдать это явление среди ярко освещенных солнцем улиц.
На дорогах образовались серьезные автомобильные пробки, гудящие сотней клаксонов на разные тона, словно сборный какофонический хор из Парка машинного периода, устроивший забастовку с требованием сменить масло.
Оказавшись в окрестностях остановки, Макс сразу понял, что шансов выбраться из центра города на трамвае или на каком-нибудь другом виде транспорта, кроме своих двоих, у него практически нет. Все подходы к двум остановкам, которые поддерживали маршруты в противоположных направлениях, были запружены мерзнущими людьми. Но даже если бы ему удалось пробиться сквозь толпу к двери трамвая, то вряд ли бы он проехал дальше ближайшего поворота из-за безнадежных пробок на дорогах, которые образовались по вине толп народа, что продолжали и продолжали стекаться к остановкам. Похоже, нечто подобное происходило сейчас всюду.
Откуда-то сквозь гул сотен и тысяч голосов пробилась переливная трель, и огромная толпа у ближайшей к Максу остановки пришла в возбужденное движение, увидев приближающийся трамвай, который сумел каким-то чудом пересечь пробку на перекрестке. Люди бросились к закрытым дверям обоих вагонов еще до того, как трамвай достиг остановки. Однако сразу выяснилось, что тот под завязку набит пассажирами, чьи нервные лица таращились из середины, наблюдая за происходящим вокруг. Поняв, что водитель не собирается открывать двери, колышущаяся, гомонящая масса обступила трамвай, колотя кулаками по корпусу и даже в окна и требуя ее впустить внутрь. Макс различил лицо водителя, тщетно звеневшего сигналом – бледное пятно страха, что вырисовывалось за стеклом. Когда в него ударил брошенный кем-то тяжелый предмет, водитель дрогнул и все-таки открыл двери. Они раскрылись с задержкой из-за внутреннего напора людей и только благодаря помощи многочисленных рук тех, кто стоял снаружи. Находившимся внутри пассажиром ничего не оставалось делать, как держать яростную оборону. Внешняя толпа волнами накатывала на трамвай, словно морской прилив. Макса достигли вопли затоптанных, крики боли и детский плач. Внезапно с обратной стороны вагонов раздался звон выдавленных оконных стекол. Обезумевшие люди даже не брали во внимание, что автомобильное и человеческое скопление все равно не позволят трамваю сдвинуться с места.
Все же нашлись некоторые, кто сообразил безнадежность этих попыток. Но многие уже не могли выбраться из напирающей со всех сторон толпы. Вдруг дикое многоголосье прорезал чей-то страшный высокий крик. Макс увидел рядом с одной из дверей трамвая окровавленное детское лицо – то ли мальчика, то ли коротко стриженой девочки лет семи, – которое на мгновение вынырнуло над головами толпы и тут же скрылось внизу, будто захлебнувшись вместе с воплем.
Бойня на трамвайной остановке на минуту отвлекла Макса от пробирающего до костей холода, который продолжал тем временем усиливаться, превращаясь уже в настоящий мороз. Он так продрог, что его зубы выдавали костяную дробь, а оголенная кожа на руках стала гусиной и пошла фиолетовыми и оранжевыми пятнами. Впрочем, все, кто его окружал, выглядели не лучше.
Хотя Макс находился довольно далеко от места главной давки, ему потребовалось немало сил и сноровки, чтобы вырваться из тисков постоянно растущей толпы и оказаться в менее опасной зоне. Затем, окончательно утвердившись в необходимости искать иной путь бегства от этой необъяснимой зимней стужи, он кое-как пробрался обратно на проспект Свободы.
Здесь оказалось куда просторнее, чем вблизи остановок, однако ледяной ветер хлестал по замерзшему телу как хлыстом. Охваченные паникой, люди носились будто одержимые, уже безо всякого разбора заскакивая в любые открытые двери – магазинов, кафе, подъездов домов. Продавцы лотков, выстроившихся
