жизни бывало, но он хорошо их запомнил. Знал, что они готовы на самопожертвование ради любимого, стократ могут повторить глазами, руками то, что произнесено на словах. Но в глазах этой девушки таилось еще нечто особенное. То ли тепло южного солнца? То ли изначальное, первобытное величие восточного мира. Эти глаза походили на магниты, они притягивали, завораживали. За внешней открытостью и наивностью крылась совершенная глубинная зрелость и цельность. Слабой улыбкой на побледневшем лице он как бы просил у нее прощения: 'Это я виновник недоразумения, вызвавшего такую тревогу'.
- Коли так... Гюля Мардановна, разрешите мне откланяться.
- Герман Степанович, большое спасибо!... - Гюльназ запнулась. Сейчас, в эту минуту, она может навсегда потерять этого благородного человека. - Вы же не оставили мне своего адреса!
- Моего адреса? Вот, пожалуйста, возьмите мою визитную карточку. Когда захотите, приходите ко мне.
Гюльназ снова поднялась на второй этаж в комнату Искендера и в нетерпении и тревоге стала дожидаться его.
Есть ли, интересно, на этом свете что-либо подобное этим минутам ожидания? Она, будто во сне, представляла себе первые мгновения встречи. Как Искендер откроет дверь, как подойдет к Гюльназ, увидев ее сидящей на его пружинной кровати... Она пыталась во всех деталях представить себе эту картину: вот Искендер входит. Широко разводит сильные руки, берет ее за талию, в одно мгновение ноги ее отрываются от пола, ухватившись за самые высокие в мире качели, она вертится вокруг света, который именуется Искендером. И в этот же миг она придумывает и название этим качелям: 'качели любви'.
6
Искендер пришел вечером, после шести. Не один, с двумя приятелями, тоже студентами. Все удивленно смотрели на Гюльназ. А она вдруг погрустнела, подумала, что пьянящие ее давеча сладкие мечты пошли прахом и ей больше не видать 'качелей любви', на руках Искендера. Тревога, боль, подозрения - все смешалось; у нее в голове. Чем так обеспокоен Искендер? Откуда эта пугливая улыбка в его странном взгляде? Где тот спокойный и гордый Искендер, которого она знала? Нетерпеливый и неистовый Искендер? Почему он так растерялся, увидев свою Гюлю? Уж не она ли привезла с собой в Ленинград слово 'война'? А любовь? И те слова, что проникли ей в сердце: 'Выбрал только тебя, только тебя полюбил'?
Наконец Искендер какими-то тревожными шагами двинулся к ней, остановился, улыбаясь, заглянул ей в лицо, протянув вперед обе руки, взял в свои ладони ее тонкие пальцы. 'Добро пожаловать!' - взволнованно произнес он.
Хотя Гюльназ ответила 'спасибо', про себя она прошептала: 'Только и всего? Других слов у тебя для меня нет? А поцеловать меня не хочешь?'
- Извини за то, что я не смог тебя встретить.
- Что же случилось?.. - Какое-то глубинное сияние излучали ее глаза.
- Разве ты не знаешь? Война началась
- Слыхала...
- И мы с ребятами ходили в военкомат. Военком сказал, что только за два часа полторы тысячи заявлений...
Гюльназ снова ощутила тревожное беспокойство. Вспомнила окаменевшее лицо Германа Степановича. 'Как хорошо, что я теперь здесь, рядом с Искендером. Мы теперь всегда должны быть вместе, теперь и всегда...' Эта мысль поразила ее своей неожиданностью, а в сердце закрался страх. Она сразу как-то приуныла. Но в этот же миг увидала ласково улыбающегося ей Искендера и забыла обо всем на свете. А Искендер, положив руку девушке на плечо, представил ее своим товарищам.
- Знакомьтесь, ребята!
Гюльназ обрадовалась, услышав, как легко и плавно он говорит по-русски.
- Моя... землячка Гюльназ... то есть Гюля... Я говорил вам, что она обязательно приедет... и вот приехала, хоть с опозданием.
Обида у Гюльназ прошла. 'Искендер встретил меня как раз так, как я себе и представляла. Эта тревога в его глазах, эти протянутые ко мне руки и есть 'качели любви'. Они обнимут меня и закружат в воздухе. Если бы не его друзья, он с самого начала так бы и поступил'.
Юноши по очереди пожали Гюльназ руку, знакомились. Одного звали Вадим, другого - Григорий.
- Наш поезд опоздал, - смущенно произнесла Гюльназ по-русски. - На пять часов... война началась...
Вадим и Григорий со скрытой тревогой переглянулись, потом посмотрели на Искендера, и она почувствовала, что слова ее прозвучали как-то несерьезно в сравнении с жесткими словами Искендера, вспомнила напряженное, побледневшее лицо Германа Степановича и снова ощутила в груди странную, безотчетную тяжесть. Но это продолжалось всего лишь мгновение, и она утонула в больших карих глазах Искендера, а может быть, в его сердце.
- Почему мы все стоим, ребята? - вдруг деловито спросил Искендер. Давайте присядем, посмотрим, что нас ожидает...
Вадим проворно кинулся к кровати, что стояла у входа. Открыл дверцу тумбочки.
- Если сидеть, то надо посидеть как следует, - и достал оттуда студенческие яства: колбасу, сыр, лук, картошку.
- Ведь наша гостья с дороги, - поддержал его Григорий. - Сейчас мы накроем такой стол - загляденье... настоящий студенческий...
Вскоре комната наполнилась шумом, из соседних комнат пришли приятели Искендера. Вместе с веселыми голосами в комнату снова ворвалось грозное слово 'война'. Одни повторяли его с волнением, другие - с гневом: 'От фашистов всего можно ожидать', 'Мы покажем им, что такое война с Красной Армией'
Здесь были и две девушки: Наташа и Галя, как поняла Гюльназ со слов Искендера, его однокурсницы. Узнав, кто такая Гюльназ и зачем приехала в Ленинград, они принялись ее теребить и рассматривать. Точно как Вера Ивановна, со скрытой завистью щупали ее длинные косы. Время от времени кто-нибудь платком дотрагивался до ее черных, тонких, сросшихся бровей и полусерьезно-полушутливо спрашивал:
- Гюля, может, ты накрасила брови?.. И ресницы углем помазала? Разве бывают на свете такие глаза?
- Ты только взгляни на эти брови, они похожи на птицу, которая расправила крылья, собираясь взлететь...
- Гюля, дашь мне на денек свои брови? Я на свидание иду.
- А о косах не говоришь?
- Может, ты актриса, послушай, и приплела к своим косам чужие?
- Точно, Наташа, ты угадала, - не удержался Вадим. - Ты еще о глазах не сказала, они тоже из реквизита, после спектакля возвратит.
Все от души рассмеялись. Только Искендер спокойно оглядел Гюльназ, будто видел ее впервые. А она не только не обиделась на эти реплики, а, наоборот, почувствовала, как к сердцу ее подступила теплая волна. Не шутка, ей отпускали комплименты, и не где-нибудь, а в присутствии Искендера. Что могло быть приятнее?
Она посмотрела на часы - было девять. Но за окнами еще не стемнело. Обернувшись, она хотела что-то сказать Искендеру и в этот же момент вспомнила: белая ночь. Знаменитая ленинградская белая ночь.
Ребята собрались уходить. Когда встали Галя с Наташей, Искендер сказал, что Гюльназ заночует сегодня у них в комнате. Девушки обрадовались, схватили ее за руки, хотели увести, но Искендер преградил им дорогу:
- Не торопитесь забирать ее у меня. Когда придет время сна, я сам приведу ее и сдам вам.
Девушки, хитро подмигнув Гюльназ, хихикая, удалились. Вадим и Григорий вышли их проводить.
Они остались один.
'Что теперь будет, о господи!..' Сердце Гюльназ затрепетало. Только ради вот этих мгновений, ради этого таинственного молчания стоило вынести все тяготы путешествия Чеменли - Ленинград. Подняв глаза, она посмотрела на Искендера. Посмотрела, как бы говоря: 'Раскрой свои объятья! Я хочу отойти в вечность на 'качелях любви'. Но Искендер ее не понял. Он подошел, взял ее за руку и подвел к окну. Он хотел показать Гюльназ таинственный мир белых ночей. Они сели, прижавшись друг к другу, на подоконник.
Хоть Гюльназ и не представляла себе, где начинается город, а где кончается, для себя она установила
