Егоров с трудом пробился к охрипшему рыжеватому коменданту с капитанскими погонами и тряхнул перед ним командировочными предписаниями. Уважительно просмотрев партизанские бумаги, капитан сообщил, что поезд в сторону Сарн, где можно пересесть на киевский, уже формируется, но пойдет после того, как пропустят воинский эшелон к Повурску.
- Как? Уже и до Повурска ходят? - удивился Егоров.
- А ты думал! - подмигнул капитан. - Скоро и до Ковеля пропускать будем.
Эшелон ожидался только часа через два - два с половиной, и партизаны решили погулять за станцией. Кстати, надо было пристроить куда-то лошадь с подводой.
- Давайте подарим их отцу Николая Слупачека, - предложил Денисов. Он тут где-то близко живет!
Все одобрили предложение. Коля Слупачек был отличным парнем, любимым проводником минеров. Недавно его сразила вражеская пуля. Отыскали отца погибшего, вручили подарок. Встретили еще знакомых, посидели у них, выпили молока... Потом вернулись на станцию.
Теперь в помещении вокзала никого не было. Все пассажиры толпились на платформе, у самого ее края, и, повернув головы в сторону семафора, вглядывались во что-то напряженно, с явной тревогой.
- Мина!.. Мину нашли!.. - услышали партизаны.
Протиснувшись вперед, они увидели, что у семафора, на путях и далеко вокруг нет ни одного человека, будто ветром всех сдуло, а рыжеватый капитан бежит оттуда к вокзалу, придерживая одной рукой пилотку, а другой полевую сумку. Комендант еще издали заметил на платформе Егорова с товарищами, остановился и помахал им рукой:
- Эй, ребята! Вы нужны... Давай сюда!
Все шестеро спрыгнули с перрона и направились к капитану.
- Беда-то какая! - сообщил тот. - Ремонтники у самого семафора нашли мину. Что теперь делать? Это ведь по вашей части. Пойдем, посмотрите.
Партизаны переглянулись и молча пошли за комендантом.
Мина находилась метрах в пяти от семафора, но не в направлении перегона, а, наоборот, поближе к станции. Осыпавшийся по откосу полотна балласт обнажил желтоватую просмоленную стенку небольшого ящика, стоящего под шпалой. Партизаны с первого взгляда определили, что это мина замедленного действия.
- Она неснимаемая? - спросил комендант.
- Почти неснимаемая, - ответил Егоров. - Взорвать надо!
- А эшелон? Через час эшелон придет. Если взорвать, она же рельсы поднимет?!
- Не без этого.
- Вот видишь! - сказал упавшим голосом капитан. - Рельсы, шпалы менять, насыпь ремонтировать... Разве за час управишься? Нельзя задерживать эшелон.
- Наверно, нельзя! - кивнул Егоров.
- Ты же сказал - почти неснимаемая, - продолжал капитан. - А вдруг снимется... Попробуйте, ребята! Сделайте милость!
- Какая уж тут милость! - усмехнулся Егоров. - Обожди, капитан. Обсудить кое-что требуется.
Минеры отошли подальше. Чудесное их настроение мгновенно испарилось. Теперь все были мрачны, угрюмы.
- Не наша это мина, - сказал Клоков. - Наши у Маневичей все сработали.
- Возможно, соседи поставили, - согласился Егоров. - Но дело не в этом. Снимать надо!
Никто ничего не ответил. Наступила неприятная, тягучая пауза. Прервал ее старший лейтенант; Оглядев товарищей, Егоров остановил взгляд на Денисове и негромко сказал:
- Иди поработай.
Лицо Денисова сразу поблекло, сделалось каким-то серым, нижняя губа чуть дернулась. Денисов стоял молча и недвижимо, словно окаменев. Егоров понял, что Николай не сможет сейчас снять мину.
Тогда старший лейтенант взглянул на розовощекого блондина Григория Мыльникова.
- Ты, Гриша?
Мыльников опустил глаза. Егоров был уверен, что стоит вторично обратиться к Мыльникову, теперь уже тоном приказа, и Григорий немедленно пойдет к полотну. Но нельзя приказывать человеку сделать почти невозможное. Это 'почти' может обернуться реальным шансом извлечь мину лишь в том случае, если человек настолько собрав, спокоен, уверен в себе, что готов добровольно поспорить с поджидающей его смертью.
Алексей посмотрел на Дмитрия Резуто и встретил злой, немигающий взгляд третьего минера. 'Раздражен! Не снимет, если и пойдет!' - подумал Егоров. Он знал, что происходит с товарищами. Ни одному из них нельзя отказать в смелости, хладнокровии, понимании своего долга. Личная храбрость каждого испытана в боевых делах сотни раз. Но сейчас нет той боевой, напряженной, мобилизующей обстановки, которая помогает людям собрать свои душевные силы, сжать их в кулак, направить к одной цели. Сияет весенней голубизной небо, ликующе поют птицы, толпятся пассажиры на станции... Всего полчаса назад хлопцы смеялись, шутили, пили молоко, думали о том, как, сядут в поезд и завтра будут в Киеве... И вдруг иди играй в поддавки с хитрой, коварной штукой, способной свалить и паровоз. Нет, никому неохота умирать!
Ну, а что делать? Нельзя задержать эшелон. И зачем обращаться еще к Всеволоду или к Пашке, когда лучше пойти самому?! Передать товарищам пакет в Киев, документы и самому пойти попытаться спять мину... Но тут Егоров услышал голос Клокова:
- Давай я!
Всеволоду Клокову тоже не хотелось умирать под птичий гомон в этот весенний, пронизанный солнцем, казалось бы, совеем мирный день. Он и потом не мог дать себе отчет - почему вызвался снимать мину. Что послужило непосредственным толчком? Досада ли на ребят, затягивающих дело? Или, может быть, вдруг вспомнил, что здесь, у Маневичей, последнее время особенно много работали его минеры?.. Так или иначе, Клоков решился.
- Только осторожней! - сказал Егоров.
- Не напоминай!
Сбросив плащ-палатку, Всеволод в одной гимнастерке направился к полотну. Обернувшись через несколько шагов, он показал рукой, чтобы остальные минеры отошли подальше. Коменданту и пассажирам ничего не надо было объяснять. Они и так все поняли и издали следили за худощавой фигурой Клокова, медленно пересекающего пустынную лужайку.
Всеволод Клоков был очень знающим минером. К опасной и точной работе подрывника он пристрастился еще на Черниговщине, с первых же месяцев пребывания в партизанском отряде. Довоенная специальность инженера-железнодорожника помогла Клокову изучить все тонкости диверсионной техники. Девяносто шесть раз участвовал Всеволод в подрыве вражеских поездов, шесть эшелонов он пустил под откос лично. Многое сделал молодой инженер-партизан и для усовершенствования самых разнообразных мин. Сколько экспериментальных образцов прошло через его руки! Но вот та, лежащая у семафора, может стать его последней миной.
Клоков подошел к желтоватому ящичку и осторожно присел рядом на скате полотна.
Пока он видел то, что уже успел определить и раньше: работал здесь мастер своего дела. МЗД поставлена не между шпал, а под шпалу, что много труднее, но дает больший эффект. Минер был смел, дерзок, расчетлив. Он заложил снаряд не за семафором, а перед семафором, фактически на территории станции, правильно предположив, что охрана тщательнее осматривает путь уже дальше, на перегоне.
Итак, тут действовал подрывник умелый, храбрый и умный. Но когда он действовал? Полуобнаженная стенка ящика не успела потускнеть, ее просмоленную поверхность лишь местами тронули подтеки. Мина относительно новая... Значит, поставлена она месяц-полтора назад. Вряд ли замедлитель отрегулирован на больший срок! Скорее всего, произошла обычная зимняя история: тормозилась работа кислотного устройства. Теперь же, с потеплением, кислота могла и вчера, и сегодня догрызть проволочку замедлителя.
Впрочем, нет, вчера замедлитель был еще на весу! Иначе проходившие поезда включили бы ток. Предположим, что проволочный стерженек замедлителя сохранился и до этой минуты. Тогда с величайшей осторожностью можно снять мину. Но эта возможность существует, если только мина 'чужая', то есть
