что-то... Однако повторяю: не хочешь - не говори.
Илья бережно сажает деда на диван. Садится с ним рядом. Произносит с тяжелым вздохом:
- Ладно уж... Слушай и не обижайся, что я не рассказал всего этого сам. Просто не хотелось тебя расстраивать. Знаю ведь, как близко ты принимаешь все к сердцу. А насчет того, что ты 'серый клоун' и ничего в высоких материях не смыслишь, - этого ты никогда мне больше не говори. Хотел бы я, чтобы все наши клоуны были такими же 'серыми', как ты.
- А они и не могут быть серыми, - смеется Михаил Богданович. - Они либо рыжие, либо белые.
- Знаю, знаю! - смеется и Илья. - Когда в доме столько циркачей, будешь знать все эти тонкости.
И, снова став серьезным, даже нахмурившись почемуто, он продолжает:
- Ну, а разлад у нас с отцом вот почему: конструировал я одно устройство для обнаружения гравитационных волн, а оно неожиданно дало почти противоположный эффект - стало порождать нечто вроде антигравитации. Понятно ли тебе, о чем я говорю? Не обижайся только, пожалуйста, что спрашиваю об этом.
- Будешь теперь извиняться всякий раз, - усмехается Михаил Богданович. - Я же понимаю, что разговор у нас серьезный, и все, чего не пойму, о том сам спрошу. О гравитации я читал кое-что в научно-популярных журналах. Кажется, это не очень изученная область?
- Да, тумана тут хватает, - угрюмо кивает Илья. - Никаких эффектов, связанных с реальным существованием воли тяготения, никто еще не наблюдал. Однако они были предсказаны более сорока лет назад. И теоретически мы кое-что уже знаем о них, а вот обнаружить пока не можем. Но ведь и электромагнитные волны теоретически были предсказаны Максвеллом почти за два десятилетия до того, как Генрих Герц экспериментально доказал их существование. И лишь еще через семь лет наш Попов нашел путь практического их применения...
- Это ты мне не рассказывай, об этом я и сам кое-что знаю, - перебивает Илью Михаил Богданович, которому не терпится узнать поскорее, в чем же суть устройства, сконструированного внуком.
- А ты не перебивай. Мне ведь не так просто объяснить тебе сущность моего открытия. Знаешь, в чем трудность обнаружения гравитационных волн? А в том, что в формулу определения их энергии входит, как коэффициент, очень малая величина - так называемая гравитационная константа.
Слегка задетый замечанием деда, будто он говорит ему прописные истины, Илья нарочно употребляет теперь такие выражения, как 'гравитационная константа', без пояснения ее значения.
- Вследствие этого эффект, вызванный действием волн тяготения, неуловимо ничтожен, - продолжает он. - А для того, чтобы он возрос, необходимо увеличить до космических масштабов массы колеблющихся тел и частоты их колебаний. И тут опять тысячи препятствий. Массы звезд, например, хотя и достаточно велики, но зато малы частоты их колебаний. А такие тела, как атомы и ядерные частицы, хотя и колеблются с достаточными частотами, но ведь массы их ничтожны.
- Ну и как же ты выкарабкался из этих противоречий?
- А я не стал выкарабкиваться. Пошел иным путем. Решил исходить из того, что гравитационные волны при всей ничтожности их мощности излучались многие миллиарды лет. Их порождали и порождают колебания любого материального тела, и общее количество их все возрастает. В нашей Метагалактике таких волн должно накопиться довольно много. За время ее существования происходили ведь и вспышки сверхновых звезд, и многие другие грандиозные космические катастрофы, порождающие особенно большое излучение гравитационной энергии.
- Но ведь эта энергия рассеяна, наверно, на огромном пространстве? - замечает Михаил Богданович.
- Да, на огромном, но не на бесконечном, - соглашается Илья. - Во всяком случае, в пределах Метагалактики. К тому же эта энергия или соответствующая ей масса, как полагают некоторые ученые, равняется всей обычной материи, из которой состоят звезды, планеты, астероиды и межзвездный газ нашей Метагалактики.
- Ого! - восклицает Михаил Богданович, пораженный таким неожиданным для него соотношением. - Тогда, значит, она всюду?
- Да, всюду. А раз так, ее ниоткуда не нужно добывать, а следует лишь научиться генерировать. Вот я и попытался сконструировать такой генератор. Получилось, правда, не совсем то, на что я рассчитывал, но все-таки явление гравитационное, или вернее, антигравитационное. Я ведь рассчитывал, что измерительные приборы в моей установке под воздействием гравитационных волн покажут увеличение веса, а они зарегистрировали уменьшение его. Следовательно, действуют на них силы не гравитации, а антигравитации.
- Значит, ты сделал великое открытие, Илюша! Из-за чего же тогда разлад с отцом?
- Ах, дедушка, не так-то все это просто! - вздыхает Илья. - Дело ведь в том, что пока все это лишь мои предположения...
- Но ты же не вслепую, не наугад? Ты же именно в этой области и экспериментировал?
- Да, это так. Однако расхождения между результатами моего эксперимента и существующей теорией гравитации столь велики, что даже у меня возникает сомнение - антигравитация ли это? Дело ведь в том, что многие крупные ученые вообще отрицают существование гравитационных волн. Но и те, кто их признает, усомнятся, конечно, в полученных мною результатах, пока я не повторю этого эксперимента в большем масштабе и не обосную его теоретически.
- Вот тут-то и должен помочь тебе отец! - возбужденно восклицает Михаил Богданович, энергично хлопая ладонью по столу. - Разве он отказывает тебе в этом?
- В том-то и дело... - уныло кивает головой Илья. - И если говорить по совести, в какой-то мере я его понимаю. Очень уж невероятен результат моего эксперимента. Похоже даже на шарлатанство...
- Да ты что?! - хватает Михаил Богданович внука за руку. - Неужели и Андрей Петрович так думает?
- Сам-то он, этого не думает, но то, что именно так о результатах моего эксперимента могут подумать другие, вполне допускает. А повторить сейчас мой опыт в необходимых масштабах он не может. Для этого пришлось бы приостановить другие исследования, запланированные Академией наук. К тому же я ему не посторонний, а родной сын. Поставь он мой эксперимент в ущерб другим, представляешь, что начнут говорить о нем в институте?
- Да плевать ему на эти разговоры ради такого дела! возмущается Михаил Богданович. - Вот уж не ожидал я этого от Андрея Петровича...
- Я бы тоже, может быть, на это плюнул, - соглашается Илья. - А он не может. Да и не очень, пожалуй, уверен, что мне действительно удалось открыть новое явление природы. А в его положении без такой уверенности нельзя идти на риск. И я очень тебя прошу, не рассказывай ты ему об этом нашем разговоре. Да и маму не расстраивай...
- Ах, Илюша, - вздыхает Михаил Богданович, - плохо ты свою маму знаешь. Она, наверно, давно уже догадалась, что между вами что-то произошло. Сам же говорил, что спрашивала тебя об этом.
Илья угрюмо молчит некоторое время, потом вдруг решает:
- Ну, тогда мне нужно помириться с отцом и успокоить ее. У мамы и своих неприятностей хватает. Похоже, что не ладится у нее что-то...
- Да, не нашла она себя. Отличная была гимнастка, а вот режиссера из нее не получается. Ну, а ты как же? Неужели будешь терпеливо ждать, когда проверку твоего эксперимента запланируют в отцовском институте?
- А я и не жду. Мы сами кое-что сооружаем в лаборатории университета, в котором я учился когда-то. И знаешь, кто мне в этом помогает? Лева Энглин!
С клоунами у Ирины Михайловны действительно дело не ладится. Она умеет ценить находки тех, кто их ищет, негодует на тех, кто не брезгует штампами, однако сама ничего оригинального подсказать своим подопечным не может. Но труднее всего, оказывается, связать их разрозненные номера хотя бы в какое-нибудь подобие единого действия. И хотя главный режиссер иногда ее хвалит, сама она относится к себе более строго. Да и Анатолий Георгиевич делает это, видимо, из чисто педагогических соображений, дабы подбодрить ее, не дать окончательно потерять веру в себя.
В последнее время Ирина Михайловна стала даже подумывать об уходе из цирка, хотя по-прежнему искренне любияа его и с удовольствием вспоминала те годы, когда работала вольтижеркой в группе
