Тогда бы ставни позакрывали, а если бы увезли, то хоть собаки выли. А тут тишина. Шел спокойно, слегка помахивая отломанным прутиком. Наглость второе счастье. Но не до темноты же в кустах сидеть'?
Возле первой хаты остановился. Тихо. Негромко позвал. - Эй, хозяйка? Кто живой есть?
' Понятно. Идем дальше. Деревушка то всего пятнадцать дворов, но сельсовет должен быть. Уж это как пить дать'. Обойдя с десяток, забеспокоился. В следующий двор проник, легко перепрыгнув невысокий заборчик. Внутри опасливо поозирался. 'Знаем мы этих кобелей. Молчит, молчит, а потом галифе на портянки распустит. Доски крыльца скрипнули на удивление музыкально. Тепло и чисто. Стукнул в добротно подогнанные доски двери. Выждал, и шагнул в темные, пахнувшие травами и пылью, сени. Несколько шагов наугад, пока глаза не привыкли полумраку. Нащупал скобу, переложил неизвестно когда вынутый пистолет в левую руку. Легонько потянул ручку на себя. С громким стуком, заставившим сердце скакнуть к самому горлу, входная дверь, словно вбитая неслабым ударом, отрезала солнечный лучик. Реакция сработала быстрее рассудка. Рыбкой прыгнул в проем, перекатом по некрашеным половицам и замер, вытянув вперед руку, что греха таить, с подрагивающим от неожиданности стволом. Сумрак и прохлада беленой избы. Русская печь, стол из крепких потемневших от времени досок. Буфет с резным верхом. Зелень герани на подоконнике. Чистота и порядок. Только плетеная из разноцветной рвани дорожка, волной улетела к печи. Павел выпрямился и, не сводя глаз с входа, шагнул в комнату.
- Ну что ты щлындраешь, полы топчешь? - Прозвучал скрипучий тенорок. Донесся он, из угла, где еще секунды назад никого не было. Голос вызвал легкий озноб. Паша крутанулся, приседая. Голову на отсечение, в только что пустом углу сидел человек. Матерый старикан, в истертом треухе, ватных штанах и валенках. Дед, усмехнулся, собрав морщины на небритых щеках, и продолжил. - Что, Паша, боязно? Иль как?
Говоров замер. Да и что тут ответить, если все не правильно.
-Да ты присядь милок, а то стоишь, как оглобля, - ткнул старик скрюченным пальцем в табурет у стола. - Разговор говорить сиднем, оно легше. Хозяин словно специально коверкал слова, однако 'в цвет'.
- Летчик я. - Заученно произнес Павел, чуть успокаиваясь. - Немцев не было? А куда народ подевался? - Выпалил он, явно не то, что собирался сказать.
- Не трынди ты,- поморщился хозяин.- Сам знаю. Промухал ероплан, вот тебе и впаяли. А, считаю и правильно. Не зевай, коль воевать взялся. Теперь чего уж.
-Про людей забудь, нет тут никого. Да и деревни тоже нет. Моих рук дело. - Непонятно закончил явно больной на голову старик.
Летчик сообразив, что дед не в себе, сокрушенно махнул рукой, и, собираясь выйти, дернул ручку. Дверь подалась трудно, и с громким скрипом. Шагнул прочь. Однако за дверью увидел все ту же горницу, и дедка, сидящего в красном углу.
Ноги подкосились, и он опустился на, неведомо как возникший рядом, табурет.
- А говоришь, не в себе.- Расплылся в беззубой усмешке ехидный старик. - Слушай, и не перебивай, а то обижусь, сам будешь, как слепой кутенок, выбираться.
- Война, Пашенька, идет лютая. - Чистым, совсем не старческим голосом продолжил, он. А ты словно в бирюльки играть собрался.
'Провокатор? - обомлел Павел, но одумался. - Какой провокатор? Совсем от политинформаций охренел. А комната, имя? А люди где '?
- Не мучь ты себя.- Словно расслышав его мысли, вступил дед.- Звать меня..., ну если хочешь, зови... Иваном. Или дед Иван, уж как сподручней. Кто я, про то знать не велено. Так ответь мне, наконец, горе луковое. - Хочешь, аль нет, врагов бить, и силу на то иметь? - начал сердиться сказочник.
Павел пожал плечами.- Бить, конечно. А силы, так я вроде и не слабый?- Повел плечами паренек. Здоровье есть.
Дед махнул, предлагая молчать. - Главное сказано. Об остальном после додумаешь. Плесни-ка ты водицы из жбана,- указал дед Иван на стоящее возле печи ведро, прикрытое чистой тряпицей. Павел, уже ничему не удивляясь, встал и зачерпнул пол ковша. Поднес к столу, собираясь подать старику.
- Сам пей.- Приказал тот.
Пилот глянул удивленно. - Да, вроде, не хочу я. - Пей, сказал.- Рявкнул хозяин так, что дрогнули стекла. Паша, поднес ковш ко рту и глотнул прохладной воды. - 'Вкусно как? - Поразился он. Даже после выпускной гулянки, когда отходил с жуткого похмелья, не казалась ему вода такой сладкой. Сам не заметил, как допил. Опустил ковш, и словно волна прошла по телу. Он ощутил в себе такую силу, что даже оробел. - Ох-ты? - выдохнул гость.
- Почуял? - не то спросил, не то подтвердил дедок ехидно.
-Не все, еще. Он кивнул на ковшик. Второй заход Павел сделал уже без страха. Но вода показалась ему уже совсем другой. С легкой горчинкой, и вдарила, как свежая брага. Однако дурман прошел, а в голове закрутились мысли, словно давно забытое что-то вспомнил, и сейчас вертится в голове ответ.
Третий ковш набирал с опаской. Предчувствуя. Да и советчик его построжел.
-Вот, Паша, самый главный миг. До дна выпить нужно. Как бы тяжко не стало. До дна. С богом - Благословил он.
Причину напутствия осознал, едва глотнул. Вкус не поменялся. Только с каждым глотком менялось в душе у паренька. Горесть появилась, или печаль. Но совсем невмоготу стало к середине. Потекли непрошенные слезы. Да что потекли, ручьем хлынули. Грудь сдавило такой болью, что и никаких сил терпеть. Однако зажал ручку, аж хрустнули костяшки пальцев, и осилил. Схлынул морок. Исчезла боль и тревога. А пришла мудрость и понимание важного, чему и названия нет.
Павел взглянул на благостно улыбающегося старика. - Ну что дед Иван? Выполнил я урок?
- Выполнил. - Согласно кивнул тот. Молодец. Да и то сказать, пора мне уже. Напоследок, вот что скажу. Сам все поймешь. Понемногу спознаешь. Но помни, не я один такой. Есть и у ворога вашего, свои... А вот крестника его, ты обязательно когда-никогда встретишь. По отметине его признаешь. Тогда и будет твой день страшный и для кого-то последний. Для кого? Мне неведомо. Что суждено то и будет. А пока ступай Павел, ступай с богом.
Он встал и легко, но словно касаясь лучиком света, перекрестил гостя. А Павел понял, что ни спрашивать, ни о чем, ни говорить с ним дед больше не будет. А лучше для всех, что бы ушел он из этой хитрой горницы как можно скорее. Он встал, развернулся и в два шага вскочил в темные сенцы. Еще миг и уже стоял на крыльце. Солнце ударило в глаза, ослепило. Прикрыл глаза ладонью, а когда убрал, увидел, что нет вокруг ни домов, ни огородов. Стоит Паша посреди луга, и глядит на скошенную траву. Повернул голову. Сколько хватает глаз, только поля и редкие березовые околки. И никакого намека на деревеньку. 'Заснул, голову напекло, вот и привиделось. - Облегченно выдохнул летчик. Тоже мне Илья Муромец'.- Усмехнулся он чудной истории. И тут приметил столб пыли, поднятый подскакивающей на колдобинах полуторкой. Он сорвался и побежал к дороге, огибающей поле, размахивая руками и крича водителю.
Три часа в кузове, ночь в комендатуре захолустного городка, и уже на следующий день вернулся в часть. Что и говорить, кругом повезло. Упади раньше, так просто бы не отделался.
В казарме тишина и покой. Все на поле. Рассчитывать на машину глупо. Вдоволь надежурюсь.- Расстроено думал он, лежа на кровати. В штаб вызвали, едва задремал. Пригладил вихры и рванул. Ясно, что не за орденом. Сейчас всю душу вымотают.- Не без оснований сокрушался летчик.
Однако Комполка, лишь укоризненно ткнул пальцем в донесение, где, как следовало понимать, был отражен и его 'подвиг', заговорил о другом. - Ты Паша нынче у нас безлошадный, так что готовься. Завтра получаем новые машины, едешь на учебу, будешь осваивать.
'Невиданное дело'? - изумился лейтенант. ' Хотя? По сути, работа нервная. Пока изучишь, загрузит. Проблем выше головы, а уж если что не так, то как водиться. По закону военного времени... Мало не будет.
Однако, узнав, что ехать придется не куда ни будь, а в родной Новосибирск, где на заводе 153 и клепали крылья Родины, как назвал товарищ Главковерх, истребители. Отпуск, не отпуск, но совсем другое дело.
- Слушай, Павел Тимофеевич, внезапно обратился он к подчиненному совсем не по уставу. Ты никак подрос, что-ли? Или повзрослел? Давно пора, а то все пацан, пацаном.
Назад бежал, как на крыльях. Объяснять не надо, какая радость, родных повидать. И только на
