– Да, – подтвердила Синицына. – Не знаю, кто, но сделали все правильно и укол морфина… шприц- тюбик там был под повязку засунут… А доставили его, минуя медпункт полка, или что там у вас вместо него, и не через эвакоцентр, а прямо сюда на геликоптере.
– И? – штатский в дискуссию не вступал, он гнул свое.
– Он… он в десятой палате.
– Это что-то значит? – сразу же спросил мужчина, по-видимому, ухватив особую интонацию Синицыной.
– Не жилец, – коротко ответил Стеймацкий и тяжело вздохнул.
– То есть, вы его не оперировали? – уточнил штатский.
– Нет, – снова коротко ответил Стеймацкий.
– Но он еще жив?
– Да, – кивнула Синицына и повторила. – Он в десятой палате.
– Проводите! – сразу же распорядился, вставая со стула, генерал.
'Интересно, – отрешенно подумал Николай Евграфович, выходя вслед за Верой Анатольевной из ординаторской. – Чей он родственник?'
Он уже смирился с тем, что теперь его заставят оперировать этого безнадежного раненого. А то, что раненый безнадежен, Стеймацкий не сомневался. Своим врачам он доверял, и, если кто-то из них, осмотрев майора, направил его в десятую палату, то все так и обстояло. Однако и то верно, что плетью обуха не перешибешь, и будь ты хоть Склифосовский или Пирогов, высокопоставленным родственникам этого казака медицинские премудрости не понятны и неинтересны.
'Заставят оперировать', – окончательно решил Николай Евграфович, но, как оказалось, ошибся.
– Он? – спросил генерал, когда они оказались у постели находившегося без сознания офицера.
– Так точно, ваше превосходительство, – сразу же ответил Шуг, но генерал, что характерно, смотрел сейчас не на полковника, а на штатского.
– Да, – коротко ответил тот и, подойдя к койке, нагнулся над раненым. – Он.
Секунду мужчина так и стоял, вглядываясь в лицо офицера, обрамленное краями сложной повязки, полностью покрывавшей его голову. Затем откинул одеяло, так что стала видна еще одна повязка, на этот раз на груди офицера, и вдруг быстро пробежал длинными своими пальцами по лицу, шее и левому плечу войскового старшины. Это не было прикосновением нежности, но и перкуссией, разумеется, не было тоже. Однако у Стеймацкого создалось впечатление – имея в виду эти, какие-то очень точные и даже изящные движения пальцев мужчины – что видит он какой-то неизвестный ему способ медицинского диагностики.
'Тайская медицина? – подумал он в смущении. – Или корейская?'
– Вы сказали, безнадежен? – спросил мужчина, выпрямляясь и поворачиваясь к Стеймацкому.
– Да, – обреченно ответил Николай Евграфович. – Видите ли…
– Вижу, – кивнул мужчина и обернулся к генералу. – Забираем.
– Что? – буквально вскрикнул полковник Шуг, явно не просто удивленный, а именно что потрясенный репликой штатского, и резко обернулся к генералу. – Что это значит, ваше превосходительство?!
Но Уваров никак не отреагировал на неожиданный взрыв казачьего полковника. Он только кивнул штатскому, как бы соглашаясь с его решением, и, не сказав ни слова, потянул из кармана брюк радиотелефон.
– Сожалею, – вместо генерала сказал штатский. – Вы же слышали, полковник, что нам сказал господин профессор. Не жилец.
– Но… – полковник явно хотел что-то возразить, но мужчина договорить ему не дал.
– Полковник, – сказал он. – Возьмите себя, пожалуйста, в руки и не вмешивайтесь. Теперь это уже не в вашей компетенции.
– Постойте! – Николай Евграфович, наконец, пришел в себя – его тоже потряс неожиданный оборот дел – и вспомнил, что он здесь главный начальник. И про клятву Гиппократа он вспомнил тоже. – Постойте! Что значит забираете? Куда забираете?
Между тем, генерал Уваров, не обративший на слова Стеймацкого ровным счетом никакого внимания, точно так же, как перед тем проигнорировал полковника Шуга, активировал связь, поднес радиотелефон ко рту и коротко приказал:
– Двое с носилками. Палата номер десять, второй этаж.
И снова, как это произошло уже с казачьим полковником, за Уварова ответил безымянный штатский:
– Я не ослышался, господин профессор? – спросил он. – Вы ведь только что сказали, что раненый неоперабелен? Ведь так? И безнадежен?
– Да, – опешил Стеймацкий. – Я так сказал и… Но…
– Считайте, что войсковой старшина уже умер, – тихо, но твердо остановил его мужчина. Сейчас он казался таким же старым, как и генерал-полковник.
– Но он же еще жив, – возразил Николай Евграфович.
– Есть разница? – спросил штатский. – Я имею в виду для вас? Или вы все-таки собираетесь его оперировать?
– Оперировать? – Стеймацкий и сам не знал, что тут сказать. Логически штатский был прав, но с другой стороны…
– Вот видите! – пожал плечами мужчина. – Оперировать вы его не будете. Помочь не можете. Летальный исход гарантирован. Так чего же вы спорите?
– Куда вы хотите его забрать? – сдался Стеймацкий.
– А какая вам разница, Николай Евграфович? – вмешался в разговор генерал.
– Ну, как же! – снова опешил Стеймацкий. – Документы же надо оформить на перевод.
– Ах, да! – кивнул Уваров. – Отчетность.
Он достал из нагрудного кармана френча блокнот и паркеровское перо и быстро что-то написал на первом листке, который тут же, аккуратно отделив от прочих, и протянул Стеймацкому.
– Вот, пожалуйста, господин полковник.
Стеймацкий принял бумагу и поднес ее к глазам. На бланке Лейб-гвардии Астраханского полка было разборчивым почерком написано следующее:
'
– И это все? – удивленно спросил Стеймацкий, поднимая глаза на генерала. – А имя?
В этот момент, дверь тихо отворилась и в палату вошли два гвардейца в полевой форме с носилками в руках.
– Какое имя? – рассеянно спросил генерал, оборачиваясь к своим людям. – Берите! – приказал он им, кивая на раненого. – Только осторожно.
– Есть, – вытянулся перед ним гвардеец с нашивками сержанта.
– Исполняйте.
– Имя того, кого вы… изымаете, – напомнил о себе Стеймацкий.
– Вот вы его и впишите, – предложил генерал, следивший за тем, как его солдаты перекладывают раненого с кровати на носилки.
– Но я его не знаю!
– И я не знаю, – пожал плечами генерал, наконец, оборачиваясь к совершенно сбитому с толку Стеймацкому. – У него же не было документов, и сопроводительного письма не было. Так что даже не знаю, что вам посоветовать. Простите, служба.
– Честь имею! – коротко кивнул он Николаю Евграфовичу, завершая разговор, и, повернувшись, пошел за солдатами, вынесшими уже раненого в коридор.
– Честь имею! – щелкнул каблуками полковник Шуг и тоже пошел прочь.
Задержался в палате только штатский. Он обвел взглядом койки, на которых лежало еще трое безнадежных, находившихся, как и следовало ожидать, без сознания, задержал его на мгновение на притихшей и даже как будто уменьшившейся в размерах Синицыной, и, наконец, посмотрел в глаза Николаю Евграфовичу.
