Осталось дождаться гостя.
Лодка могла управляться как из рубки, так и из кабины с вечно поднятым стеклом. Шкипер занял место именно там. Генерал Бурцев хозяином восседал на арендованном пароме. Место на мостике было оригинальным. Можно было устроиться за штурвалом, а можно расположиться позади на двухместном плетеном диванчике.
В шортах, в короткой панаме и солнцезащитных очках, Бурцев дожидался окончания последней фазы операции, завершения проекта. Он обнимал смазливую брюнетку, которая льнула к его мускулистому телу и что-то щебетала с южным акцентом. Поначалу генералу доставляли удовольствие ее прикосновения, но когда она стала накручивать на палец, как на бигуди, волосы на его груди, Бурцев шлепнул ее по рукам. Затем по упругой попке, провожая ее с парома и обещая встретиться вечером.
Раздетый до пояса, спортивного телосложения, загорелый, красивый, он выглядел на тридцать пять, то есть на два года младше своего возраста.
Последнее противостояние, грызня крыс в одной клетке, выживет только одна, самая сильная. Пусть выживут две, но и они обречены. Итальянские спецы не будут их брать живыми по той причине, что они заразны, являются носителями смертельной информации.
Завершающая фаза. Бурцев не мог пройти мимо очередного и, может быть, даже самого красивого поединка без правил.
Михей неторопливой походкой подошел к лодке, ступил на сходню, дождался Кунявского у леера, его жеста: «Поднимайся», его располагающей улыбки: «Привет». Опершись о перила, с Михеем говорил совсем другой человек: улыбчивый, красивый, спортивный, с добрыми глазами и приветливым выражением губ. Но каким бы он ни был, Михей не мог простить ему смерть Скоблика. Не мог простить, казалось, невозможного:
– Тебе идет парик, Михей.
На глазах изумленного шкипера Наймушин снял его и, подержав в руках, бросил в воду. Отцепил клипсы и обогатил ими дно венецианского канала.
– Тебе идет блеск в глазах, Михей.
Наймушин не мог объяснить причины, которая заставила его глаза заблестеть. Обида? Обман? А может, окончательное прощание с Андреа, как с красивым отрезком жизни? Или это дает о себе знать бессонная ночь накануне диверсионного акта, работа, бесконечные отрывы… Его веки опухли, в глазах свежесть, как при сильном встречном ветре. Неодолимо тянет быстро сморгнуть, но быстро не получается: припухшие веки залипают…
Михей быстро собрался:
– Где Дикарка?
– Здесь. Что у тебя в сумке? Глушитель с рукояткой? – улыбнулся Трамп.
Сумка также полетела в воду.
– Так где Дикарка?
– Ты же понимаешь, что я не смогу отпустить ее прямо сейчас. Она побежит в полицию, чтобы спасти тебя, и ты уже никогда не увидишь ее. Здесь много островов. Обещаю. На одном из островов я оставлю ее. Ну так ты долго будешь топтать сходни?
Едва Михей поднялся на борт, шкипер отдал швартовы, и паром отошел от пристани. За ним последовало еще два судна: одноклассник лодки-парома и быстроходное такси.
Кунявский и Михей стояли, как два закадычных друга, облокотившись на широкие планшири довольно высоких ограждений. Наймушин ждал каких-то объяснений, но таковых не последовало. Он бросил взгляд назад, на чадящий следом паром и спросил:
– Охрана?
– Может, катафалк, не знаю.
– Надеешься выбраться из страны?
– Мой шеф выберется точно. На том пароме, – он указал за спину, – чистый интерес. Человек, который зафрахтовал его, сказал шкиперу, может быть, такие слова: «Давай за той лодкой. Мне кажется, там конфликт назревает». Вот и все. Он останется сторонним наблюдателем.
– Куратор проекта не может быть сторонним наблюдателем.
– Ты опасный человек, Михей, столько всего знаешь.
Наймушин указал на такси.
– Ваше средство передвижения?
– Ага. Его арендовали на шесть часов и с полным баком бензина. Аренда стоит пятнадцать евро за семь минут. – Кунявский рассмеялся. – Мне даже не хочется подсчитывать, сколько всего денег выплатили водителю.
– Но денег ему не видать.
– Конечно. Нам с ним не по пути. До Хорватии такой катер домчит за считаные минуты. А там мы затеряемся как в норвежских шхерах. Знаешь, сколько островов в этой части Хорватии? Больше тысячи. Может, ты посчитаешь меня глупцом, но мне нравится работа военного. В любом диверсионном отряде мне найдется место. Шеф обещал мне работу…
Кунявский врал. Он с болью в сердце покидал эти места. Порой ловил себя на странной мысли. Упакованный в дорогие шмотки, сбрызнутый французским одеколоном, он находился в красивой стране с красивым названием, где приходят на ум красивые мысли. Ему казалось, он вернулся на родину. Повзрослевшим, богатым. И останется здесь навсегда. И поверил в эту сказку не только он…
Сейчас он был одет в брюки от костюма, стильные туфли со шнурками, рукава белоснежной рубашки закатаны, они открывают сильные, очень сильные руки.
