– Он еще жив, – сказала Сафиро. Разбойник застонал, повернул голову.
– Я передам этого подонка властям. – Сойер вытер пот со лба. – Его повесят, как преступника, Сафиро.
– Да, его повесят, но сначала он донесет на моих стариков. Это будет его последнее преступление перед казнью. Он отомстит нам. А потом сюда явятся полицейские. Они найдут Ла-Эскондиду и арестуют Макловио, Лоренсо и Педро.
Сойер посмотрел на Сафиро.
– Тогда что мне с ним делать? – спросил он. Девушка сузила глаза.
– Убей его, – сказала она.
Сойер еще никогда не убивал беззащитных. Одно дело – стрелять в вооруженного врага, и совсем другое – в связанного пленника.
Но он не стал спорить. Он был готов пойти на все, лишь бы избавить Сафиро от ее страхов.
Сойер достал револьвер, взвел курок и направил оружие на мужчину.
– Нет! – девушка слетела с крыльца, подбежала к Сойеру и сильно его толкнула.
– Сафиро, какого черта...
– Не могу, – произнесла она, – я очень боюсь, что этот подонок донесет на моих стариков, но я не могу позволить ему так умереть. Он лежит на земле, связанный, с кляпом во рту и совершенно беспомощный. Это... нехорошо! Нехорошо так убивать его, Сойер!
В этот момент Сойер отчетливо осознал, что любит ее. На всем свете нет другого такого же доброго, милосердного сердца, как у Сафиро.
Да она просто ангел!
Опустив револьвер, Сойер пошел к Сафиро. Ему хотелось обнять ее и крепко-крепко прижать к своей груди.
В это время бандит кое-как сел, потом, пошатываясь, поднялся на ноги. Револьвер в руке Повелителя Ночи сулил ему близкую смерть, но он не собирался встречаться с небесным Создателем, не попытавшись спастись. Бандит побежал.
На опушке леса его встретила Марипоса. Огромная кошка почуяла чужого. Одним прыжком она сбила бандита с ног и вонзила свои острые зубы в его горло.
Тот умер, не успев даже крикнуть.
Сафиро лежала рядом с Сойером. Была глубокая ночь, и они не волновались, что Тья застанет их вместе. Старики сильно устали и пошли спать, лишь только стало смеркаться.
Это была ее последняя ночь с Сойером. Он исполнил все о чем она его просила, и теперь ему незачем оставаться в Ла-Эскондиде.
Но девушка не хотела омрачать последние часы. Когда Сойер уедет, у нее будет время поплакать.
Можно будет плакать всю жизнь.
– Сойер!
Он навис над ней. Девушка почувствовала, как его горячая плоть уперлась ей в живот, и задрожала от возбуждения.
Он слегка вошел в нее, потом полностью вышел, стремясь воспламенить девушку этими дразнящими движениями. Сафиро ответила ему таким страстным и сладостным поцелуем, что Сойер с трудом удержал рвущееся с губ признание в любви. В эту ночь он любил Сафиро как никогда нежно, уносил ее к прекрасным вершинам блаженства, которые доступны лишь влюбленным. Держа ее в своих объятиях, упиваясь ее поцелуями и наполняя ее собой, он вдруг понял, что впервые в жизни занимается любовью с женщиной, ибо его близость с Сафиро была не простым соитием.
Они любили друг друга, и это была настоящая любовная близость – в полном смысле слова.
«Я люблю тебя», – говорил он ей, когда она дрожала от страсти.
«Я люблю тебя», – говорил он ей, когда они вместе достигли высшей точки наслаждения.
«Я люблю тебя», – говорил он ей, когда она прижалась к нему и нежно целовала, слизывала соленые капельки с его лица.
– Я люблю тебя, Сойер, – прошептала девушка, облизывая губы и не догадываясь, что эти капли на его щеках – слезы.
На другое утро, еще не открыв глаза, Сафиро уже знала, что Сойер уехал. Нежная ночь любви, которую он ей подарил, была его прощанием.
Девушка не могла плакать – горе было слишком глубоко. Она встала, повернулась, чтобы заправить постель. И замерла.
Все одеяло было усыпано розами. Пышные красные бутоны. Глядя на эти цветы, Сафиро всегда будет думать о Сойере. Сколько же раз он дарил ей розы? Так часто, что она не могла сосчитать.
Собрав розы, Сафиро положила их в корзину. Теперь каждый вечер перед сном она будет смотреть на них, трогать их. Скоро розы завянут, потемнеют и умрут.
Но ее любовь к Сойеру Доновану не умрет никогда. Она застелила постель, оделась и вышла из спальни, чтобы разбудить своих стариков и сообщить им об отъезде Сойера. Все рыдали, но девушка так и не заплакала.
День сменял другой, а она все не плакала. Дни складывались в недели. Наступила осень, грянули
