парикмахерской и бани.
После 'проделанной работы' нас и в самом деле ведут в баню. С готовностью расстаемся со своими лохмотьями, а на выходе из моечного зала каждый получает от стоящего здесь солдатика с ведерком какой-то жидкости тычок квачом в пах, тычок - в подмышки: это - дезинсекция.
(Забегая вперед,. скажу, что за всю службу в армии ни вши, ни клопа мне не встретилось. За единственным исключением,. о котором - в свое время (см. главу 33).
В просторном предбаннике нас последовательно обмундировывают: называешь свой размер - и получаешь из рук.специально выделенных каптенармусов - у одного - белье,.у другого - гимнастерку с шароварами, у третьего, четвертого, пятого - бушлат, шапку, сапоги с портянками… Все бы хорошо, но сапоги мне выдали, как потом оказалось,* на два размера меньше!* Еле втиснув ноги, легкомысленно решил: разносятся! Дело в том. что командовавший раздачей старшина покрикивал, торопил… Потом мы опять очутились в солдатском клубе, но уже не в спортивном, а в зрительном зале. Все вдруг стали одинаковыми - и одинаково потешными. То и дело слышны были возгласы:
'Иван! Це -ты? Тю, мать-перемать нехай, в жизни б не впизнав!' На каждом новеньком форма топорщится, топырится, комом стоит, а морды, все без исключения, еще совершенно штатские, детские, растерянные, ошалелые…
Между тем, покупатели, пришедшие пораньше, уводят свою добычу, а за остальными являются новые. Ко мне подходит молоденький лейтенантик с узкими белыми 'медицинскими' погонами. Почему-то торжественно, как генералу, представляется, чуточку шепелявя:
- Старший врач зенитного полка лейтенант Мищенко. Окончил ленинградскую ордена такого-то и такого-то военно-медицинскую академию имени такого-то. Мне сказали, что у вас высшее образование.
Это правда?
- Ну, правда, - говорю. Он мне как-то сразу не понравился: трескучий и хвастливый. - Я окончил харьковский, без орденов, государственный педагогический институт имени Сковороды.
Сковорода его озадачила… Пришлось объяснить, что это фамилия знаменитого украинского философа и поэта. Лейтенант опять взбодрился:
- Хотите служить у меня в медсанчасти? Я бы сделал из вас отличного санинструктора!
…Этого еще не хватало! А как же со сдачей экстерном на младшего лейтенанта? Что же, мне медицину прикажут сдавать?
И я решительно говорю: нет! Хочу быть в строю, приобрести боевую специальность. Лейтенант с сожалением отступается от меня.
Тут раздалась очередная команда, нас вывели, рассадили по машинам и повезли куда-то в ночь - в один из дальних приграничных гарнизонов, где располагался зенитный полк танковой дивизии. *Глава** 8.**Осень. Падают листья*
Целый день нам отвели на отдых. Это слово в Советской Армии понималось весьма своеобразно: как синоним работы. Было как раз воскресенье, и нас то и дело выгоняли на улицу: подметать
'территорию'. В октябре, как водится, в России листопад. Большие и маленькие тополя (а других деревьев, кажется, в военном городке и не было) ежесекундно роняли пожухлую листву. А начальству нравится, когда на земле ни соринки. Поэтому с утра и до вечера в такую пору года можно было видеть возле казарм, штабных и хозяйственных помещений преломленные в пояснице, согбенные долу фигуры солдат, с вениками в руках подметающих дороги, стадион, плац - все, что только можно подметать. Вот и нас заставили. Но метелок не дали: надо сделать самому - из чего хочешь.
Хотелось бы - из гибких прутьев лозы, из стеблей просяной соломы, как делают у нас на Украине. Но здесь этого материала не было. А был буйно разросшийся на пустырях, высохший без дождей бурьян. Будылья - огромные, с них осыпается всякая дрянь, от такого подметания толку - чуть. Но начальству, по пословице советских времен, не надо, чтоб ты работал - ему надо, чтоб ты мучился…
Кстати о начальстве: без него - нельзя. И нам его тотчас вручили, а нас - ему. Пополнение выстроили, сформировали по спискам взводы, отделения, а затем напротив нашего строя поставили личный состав полковой школы. Школа готовила сержантов для зенитно-артиллерийских подразделений танковых войск. Срок обучения - ровно год. Весь этот год курсантов обучали по всем предметам солдатской науки и по материальной части зенитной техники. Чтобы с сегодняшнего дня, с момента прибытия нового пополнения, они сами могли обучать молодых.
Целый год будущие младшие командиры под ярмом нелегкой солдатской муштры мечтали об этом заветном дне - и вот он наступил. Полковая школа - это 365 дней жизни строго по уставам. Если для остальных солдат полка бывают все же какие-то послабления, отступления от строгостей военного распорядка, то курсанта полковой школы гоняют, как сидорову козу. В воскресенье обычному солдатику нет-нет да и выпадет какая-нибудь фора: полежать, почитать, письмецо ли написать, в картишки ли перекинуться, в домино сбацать… А у курсантов - непременно кросс! Или - преодоление полосы препятствий. Или - еще какое-нибудь там метание гранат…
И вот, наконец. перед присвоением звания младшего сержанта настал период стажировки. Через несколько недель каждый получит должность где-то на батарее, в огневом взводе, где есть солдаты и постарше годом службы, - на них не поездишь. Взять реванш за год муштры, в полной мере вкусить сладость власти после стольких унижений можно лишь на новичках, на 'карантине' (так нам теперь называться весь период прохождения 'курса молодого солдата').
Назначение первого командира - для каждого новобранца момент знаковый. У выпускников полковой школы званий пока нет, но не именовать же их нам: 'товарищ солдат', - ведь мы и сами - 'товарищи солдаты'. Поэтому нам велят обращаться к нашим непосредственным начальникам хотя и не по уставу, но - с чувством трепета: 'товарищ командир'.
В моем взводе зто - маленький, курносый, рыжеватый Фетищев. Потом я узнАю, что он - из Алтайского края, с окраины Барнаула. А командир моего отделения - неуклюжий, с туповатым лицом, украинец ОдОд. Но, кажется,. отделением он командует попеременно с худым, на волка смахивающим Балахановым. Одод деревенщина, с характером добродушным.
А Балаханов - из города Запорожья, у него взгляд, наметанный на еврейские физиономии, меня он сразу опознал - и стал придираться к пустякам. В казарме, готовясь по команде 'перекур' выйти на улицу, я вытащил из пачки папиросу - и тут же товарищ командир Балаханов наказал меня нарядом вне очереди, заставив мыть пол. Оказывается, вытащить папиросу в помещении - грубейшее нарушение устава! - Да ведь я не курил в помещении! - Неважно. - А если б я закурил - вы меня посадили бы или расстреляли? - Не пререкайтесь, выполняйте приказание! (То есть: бери ведро с водой, тряпку - и драй цементный пол).
Прошло еще два-три дня, и повели нас вечером в баню. Темно - хоть глаз выколи, иду в середине строя и ровным счетом ничего не вижу, с непривычки все время спотыкаюсь. Балаханов на меня покрикивает. А по возвращении из бани я был вызван к начальнику карантина (он же и начальник полковой школы) - грозному майору Андрианову.
- Ты зачем путал строй, мешал задним шеренгам? - зарычал на меня майор. Гад Балаханов настучал- таки ему… Стоит поодаль - и подвякивает:
- … Пытался курить в казарме - я его наказал!
Но майор - даром что свиреп на вид - с выводами не спешит, спрашивает у Фетищева:
- А как он /вообще/?
И Гена Фетищев, впоследствии, на протяжении долгого времени, мой командир и товарищ, приходит на помощь:
- Вообще-то он дисциплинированный. Но, товарищ майор, он очки носит, в темноте видит плохо…
Майор оставляет кляузу без последствий. На Фетищева нам повезло.
Но это все будет потом. А в тот первый день все-таки выдались минутки, чтобы оглядеться и… сфотографироваться. Вдруг появился возле нашей казармы разбитной, говорливый парняга с круглым, улыбчивым лицом, в руках - фотоаппарат-лейка, из уст, через каждые два-три значащих слова, непременное 'бля':
- А ну, фазанищи, бля, налетай, бля, кто смелый: сейчас очередью, бля, всех поклацаю - пусть девки, бля, дома посмотрят, какие вы красивые, бля, в новых портянках, гребаный в рот!..
