ударными гласными):
- БирОм вирОвку, мотаем вокруг бирОзы и тянем метров на шЕстьдесят!
Военруком и учителем физкультуры Корнилов был у нас недолго: окончив заочный филфак, начал преподавать в других классах русский язык. А потом и вовсе пошел на повышение: стал инструктором обкома партии. К нам военруком пришел Иван Кузьмич Леонов - боевой офицер, не шибко грамотный, но трезвый, по-житейски умный и хозяйственный.
Однако и ему невзначай досталось. В восьмом классе Толя Коршак, плотный, плечистый переросток, гонялся за кем-то на перемене, а потом внутри класса притаился у двери с шапкой или тряпкой в руке, чтобы ею огреть беглеца. Но тут прозвенел звонок, и в класс вошел
(на свой урок военного дела) наш Кузьмич. Ему и досталось по
'кумполу'. Удержаться от хохота было невозможно. И мудрый военрук хохотал вместе с нами.
Но он все-таки был исключением. Следующий - и последний - из наших школьных военспецов вновь оказался с приветом. Знакомясь с нами, отрекомендовался:
- Василий Иванович.
На том бы и остановиться. Но, подмигнув, он добавил:
- Как Чапаев!
В результате его фамилию не помнит никто. Всех других перечисляем свободно: Геллер, Мыльник, Корнилов, Леонов. А этого так и зовем:
'Чапай'.
Чему они нас все-таки научили, так это основам строя. Особенно - искусству равнения. Ежегодно у нас на просторной площади
Дзержинского проходили общегородские школьные строевые смотры. И женские школы тоже являлись. Ведь и у них были уроки военного дела.
Придумав для этой повести название, решил проверить: а всем ли бывшим советским оно понятно? Спросил у жены:
- Повесть будет называться 'Грудь четвертого человека'. О чем она?
- Конечно, об армии, о военной службе, - сказала жена уверенно. А вот я задумался: ведь в строю женщин грудь первой же соседки может заслонить всю остальную шеренгу, - как же им, бедным, равняться-то?!
Но это уже, скорее, проблемы израильской военщины, призывающей в армию и девушек. А для меня, представителя жестокого и сердитого пола, 'грудь четвертого человека' - прекрасный ориентир: он не уведет ни влево - по тропинкам пристрастного украшательства, ни вправо - по стежкам-дорожкам очернительной лжи.
Итак:
- Равнение - на середину!!!
Ибо именно там, посредине, как известно, находится Истина.
*Глава 1.**Прогулки без штанов.*
Рекрутчина имеет в Европе (а уж на Руси - в особенности) давнюю и бесславную традицию, ей всегда сопутствовали слезы, горе, унижение.
'Лоб забрею!' - одна из главных угроз мужику в устах российского барина. Рекрутский набор сопровождался неминуемой пьянкой, пропиваньем всей прошлой и будущей жизни. Отцы, провожая сыновей, с отчаяния били шапкой обземь, матери и жены обмирали и голосили, жизнь самого новобранца рушилась - и начиналась совсем другая: новая и, как правило, страшная.
А неисповедимый ужас кантонистского набора?! Малых детишек вырывали из семей - и увозили далеко- далеко, обрекая на десятилетия розог и муштры. Особенно тяжело запечатлелась эта зверская напасть в изустных преданиях еврейских семей. Ребенка двенадцати - десяти лет, а иногда и младше, насильственно отторгали не только от отца и матери, сестер и братьев, но и от кровного жизненного уклада, от языковой стихии родного идиша (традиционного языка европейских евреев), а к тому же и стремились обратить в иную, гойскую, веру, ставили перед необходимостью нарушать священные запреты иудаизма - есть свинину, работать в субботу и т. д. Поистине чудо, что это далеко не всегда удавалось, и, отслужив положенные 20 - 25 лет, зрелые годами мужи возвращались в лоно еврейства.
Эти строки пишет правнук кантониста Авраама Рахлина. Отслужив положенный срок, мой прадед, как и все кантонисты, приобрел высочайше дарованное право: жить вне 'черты оседлости'. Такая льгота распространялась на все потомство кантониста по 'мужеской' линии, так что не только мой дед, но и мой отец, я, мой сын жили бы, скажем, в Харькове (находившемся вне 'черты') вполне легитимно, - даже если бы не пришла Советская власть, отменившая самое 'черту', как и все ограничения прав инородцев. Прадед, по-видимому, веру сохранил - его сыновья и даже внуки были обрезаны и ходили в синагогу, и лишь на мне прервалась традиция: с тем, чего не смогли добиться рекрутчина и кантонистский набор, легко справились большевистская идеология и авторитет атеизма.
А вот от родного языка идиш прадеда, как видно, отучили. Чем иным объяснить, что в семье моего деда (как и его братьев) идиш был не в ходу? Мой дед бойко писал стихи на живом великорусском языке, но идиша, думаю, не знал, а уж тем более его не знал мой отец, не знаю и я.
Большевики, объявившие себя друзьями и спасителями народов, тем не менее, многое и от царизма, и от рекрутчины сохранили. Не говорю уже об отношении к идишу - его третировали не меньше, чем в царские времена. Ленин иначе как 'жаргоном' идиш не называл, хотя и признавал необходимость использования его при издании революционной литературы. Что случилось с этим замечательным, живым, высокоразвитым, полноценным языком в результате хотя и не согласованных, но совместных действий гитлеризма, сталинизма и, как ни странно, сионизма, добившего идиш здесь, на территории нынешнего
Израиля, - хорошо известно На просторах бывшей царской России он почти исчез. Царизму такой успех и не снился.
А вот антисемитизм (и даже 'процентная норма)' фактически сохранились. Во всяком случае, возродились после некоторого периода
'анабиоза'. Не была уничтожена и рекрутчина. В СССР, да и теперь, в нынешней России, она во многом сберегла прежние формы. Это нашло отражение даже в литературе. На темы рекрутских наборов издавна слагались песни - пронзительные, полные смертной тоски и безысходного отчаяния, о ней писали Радищев и Некрасов - да и кто из русских писателей ХIХ века эту тему обошел стороной? Призыв в армию и при Советах сохранил, в основном, те же обрядовые черты, какие выработались в течение столетий: то же вытье, отпеванье, пропиванье несчастного новобранца. Вот как описывает проводы в Красную Армию пролетарский поэт Ефим Придворов, более известный под именем Демьяна
Бедного://
/Как родная мать меня/
/ //п//ровожала, - /
/ тут// //и вся моя родня/
/ //н//абежала:///
//
/'Ой, куда ж ты паренек, /
/ да куда ты? /
/Не ходил бы ты, Ванек, /
/ //в//о солдаты…'/
//
/'Въезжая в сию деревню, не стихотворческим пением слух мой был ударяем, но пронзающим сердца воплем жен, детей и старцев'. /Это -
Радищев, 'Путешествие из Петербурга в Москву', глава 'Городня'. Да, за полтораста лет картина, по существу, не изменилась Правда, стараниями социалистического реализма достигается некий катарсис в
