силами. Чтобы доказать всем, и прежде всего Наби, что у нее не заемная слава. Гачаг Наби сам по себе, но и Гачаг Хаджар - не промах! И еще: чтобы помнил Наби, что она ему не только подруга сердечная, но и соратница. И ни в чем она ему не уступит - в лихой скачке, в стрельбе на скаку, в рубке, и не хуже него умеет врагов разить, темницы крушить, богатеев потрошить, не отстанет в этом от Наби, и не хочет отставать.
И потому орудовала она своей маленькой лопаткой уверенно, упорно, и сердце ее окрылялось надеждой.
А в мыслях она была уже на воле, парила орлицей, взлетала на самые-самые высокие вершины Кавказа и оттуда взирала на легендарную гору Каф... окидывала взором весь мир. Много людей было вокруг, но сердцем она видела только одного-единственного - Наби. И видела она своего Наби на Бозате, и Бозат летел и взмывал к ней, на высокую-высокую вершину...
Железные когти орлицы вгрызались в землю.
Глава пятая
Аллахверди вел коня на поводу по горной дороге,- пахло душистым чебрецом. Поднявшись до села Мовлу, затерявшегося в дубраве на горном склоне, перевалил через гребень по извилистой тропе, прошел мост, перекинутый через бурный Баргюшад, и вышел на государственный тракт, по которому сновали конные казаки и пешие солдаты. Никому из них не приходило в голову, что прячет скромный крестьянин в мешках, набитых углем. И не удивительно: уголь - обычный груз, который в Гёрус всегда возили. Уголь был нужен и кузнецам, и лудильщикам, и чайханщикам, и трактирщикам, шел нарасхват, за ценой не стояли, а взамен торговцы покупали в здешних лавках провизию, сахар, чай. Аллахверди направился сперва, как и задумал, в село Кара-виндж, расположенное неподалеку от города, и добрался до кузницы Томаса, верного человека, близкого Наби.
- Надо же, уголь! Как ты догадался, кум, что уголь у меня на исходе? Слово за слово, и стал кузнец сетовать на то, что угольщики нынче все норовят в Гёрус податься, хоть за бесценок, но там товар сбывают. Накупят разного барахлишка, напихают в хурджины и - домой. Невдомек им, что и в селе Каравиндж и кузница есть, и лавки, и базар... Не думают, что здесь можно подороже продать и подешевле купить,- сахар ли, чай ли, обувку ли... А хочешь, пожалуйста, будь гостем, ешь задарма, картошки напечем, яичек сварим, хоть мы и христиане, кяфиры по-вашему... А потом садись на коня, пой себе сейгях6, езжай, куда хочешь...
Понял Аллахверди, что кузнец Томас совсем не прочь, чтоб такие заезды с углем продолжались. Но откуда было хозяину знать, что гость не был отроду ни угольщиком, ни торговцем. Аллахверди сеял-пахал, скотину держал, тем и жил. Поняв, куда гнет кузнец, он сказал, что уголь привез не продавать, а в дар, говоря по-местному 'пешкеш'.
- Душа моя, какой-такой пешкеш? - Томас выпучил глаза, окинув взглядом закопченные стены кузницы.- Видишь вот это горнило, кум,- я в него железо кладу, а достаю золото. Дюжину детишек вот этот молот кормит. И нет у меня нужды такой, чтобы уголь задарма брать. Ей-богу, или бери деньги, или придется тебе уголь в Гёрус везти!
- Ладно, кум, только сперва выслушай гостя.
Но кузнец все качал головой, сокрушаясь.
- Не дело, друг, в кумовстве такой пешкеш закатывать. Кум кумом, а счет счетом. А то, глядишь, у вас мусульманский бек сегодня другому коня подарил, а завтра ссору затеял, за винтовку взялся.
- А как ваши господа хорошие?
- У господ - счет копейка в копейку.
Так, за разговором, препираясь, гость с хозяином разъвьючили коня, сняли мешки и оттащили в угол.
Томас, положа руку на сердце, клялся, что задарма этот уголь не возьмет и мешки не опорожнит.
- Ладно, двойную цену с тебя сдеру! - весело отозвался Аллахверди. Умолк, прикидывая, как повести разговор о главном. Поглядел на сверток свой 'пастушью дубину', прислоненную к стене. Томас прикусил губу. Смекнул, что тут дело вовсе не в угле. Он-то знал кое-что о связях гостя с Гачагом Наби. Да и сам, случалось, встречал-привечал гачагов, Хаджар принимал и провожал, честь по чести, выплескивая воду вослед7. Аллахверди не раз убеждался, что Томас умеет держать язык за зубами.
Молчали и хозяин, и гость, а потом кузнец, покосившись на 'дубину', спросил:
- Слушай, Аллахверди, что это за здоровенная дубина?
- Возьмешь - поймешь.
- А чего ради ты ее как невесту нарядил?
- Чтобы 'дубина' свою красу сохранила.- С этими словами Аллахверди закрыл ворота и задвинул, засов. Оглядев через изгородь дорогу, вернулся.
- Чего ты озираешься? Ты в доме у друга.
- Да я ничего... Дело требует осторожности.
- Чего, говорю, ворота запер? - Кузнец взял 'дубину', развернул обмотку, и заблистала, заиграла в отблесках огня винтовка - айналы.
- Да это ж, никак, винтовка Наби!
- Не она, но пара ей.
- Откуда у тебя она взялась? Или, неровен час, с Наби беда стряслась?
- Цел и невредим.
- Как тебя прикажешь понимать?
- Это? Аманат8.
- Аманат - свят.
- Знаю. Потому я с углем сюда явился. Кузнец отер вспотевший лоб.
- Гость, говорят, богом дарован. Но, по правде, если пронюхают, что у меня эта винтовка, лучшее - каземат, худшее - Сибирь!
- Похоже, струхнул, кузнец?
- Если голову жаль ради друга сложить, то и на плечах незачем носить.
- Что ж ты, кум, так побледнел?
- Как бы ни бледнел, за аманат будь спокоен.- Томас выпрямился.- Пропаду, а не подведу.
Аллахверди передал ему и одежду.
- Знаешь, Аллахверди, я вот как думаю: тот, кто поступится таким доверием,- последний сукин сын! - Кузнец сжал руку в кулак.- Ведь если в корень смотреть- ради кого Наби, сын Ало, в горы подался? А Хаджар в тюрьме томится? Ради нас, зангезурцев, мусульман, армян! То-то власть хвост поджала. С нами повежливее стала, уже и плетки свои не ^пускают в ход. И при женах, детях, как прежде, не изругают. К девушкам нашим теперь боятся приставать! А случится мне коня подковать - казаку ли, стражнику ли,- заплатят...
Аллахверди спросил:
- Скажи-ка, если вот сейчас казаки нагрянут, у тебя айналы обнаружат, как выкрутишься?
- У меня ж ворота заперты!
- А если оцепят?
- Коли зангезурская женщина в тюрьму угодила, то зангезурским мужчинам одно место - в бою.
- Верно, Томас, верно,- гость похлопал кузнеца по широкой спине.- Будь здоров.
И с этими словами он выглянул за дверь, проверил надежность стремянки, упиравшейся в раму чердачного проема.
- Ты что это, кум?
- Думаю, аманат надо бы понадежнее спрятать. Может, к сумеркам из Гёруса обернусь и заберу.
- А коня?
- Конь пока пусть здесь останется.
Томас проговорил, почесывая голову с уже редеющими волосами:
- Может, еще чем могу подсобить?
- Пока одно: держать аманат в целости и сохранности.
- Ну, это и бабе под силу. Я тебе о мужской помощи.
- Хранить аманат Наби - это и есть мужское дело.
- А если туго придется - можем кузницу на замок запереть и податься в горы.
