Бар-Маттай. - Если бы Христа не распяли, а повесили, ты бы поклонялся петле?
– Чему же поклоняешься ты?
– Мой бог у тебя на груди, - показал глазами пленник на знак «Золотой дельфин», украшавший тужурку коммодора. - Дельфин похож в профиль на Сократа. Дельфины никогда не убивают себя подобных.
– Дельфины тоже стали оружием. - В голосе Рейфлинта впервые прозвучала горькая нотка, и Бар-Маттай чутко уловил ее.
Коммодор щелкнул тумблером гидрофона, и каюта наполнилась щебечущим посвистом дельфиньей стаи. Их сменили тяжелые вздохи глубины, пронизанные самыми невероятными звуками, из которых сплеталась величественная какофония океанской жизни. Порой все хорище перекрывал густой утробный бас, в нем слышались совершенно человеческие интонации, будто немой исполин отчаянно пытался прорвать свое мычание осмысленной речью.
– Вот глас моего бога! - поднял руку Бар-Маттай. - Слышишь? Это сам океан, наш общий пращур, чью соль мы носим в своей крови, пытается нам что-то сказать, вразумить нас… Предостеречь!
– Мы давно забыли этот язык! - попытался прервать пленника Рейфлинт.
– Нет, - ткнул в коммодора пальцем Бар-Маттай. - Это ты забыл и назвал его биоакустическими помехами!
В динамиках гидрофонов раздавались щебечущие крики дельфинов.
– Эта стая идет за нами почти от самого дома, - прикрыл глаза Рейфлинт. - Я начинаю различать их по голосам. Вот этот слышишь? Я назвал его Тэдди…
Губы Бар-Маттая впервые тронула улыбка.
– Ты ошибаешься. Его зовут Дельф. На языке Сократа - это «Брат».
– Откуда ты знаешь, как его зовут?
– Это мой дельфин. Я дал ему имя.
Рейфлинт недоверчиво усмехнулся:
– Может быть, это он за тобой идет?
– За мной.
– Тогда пусть он ведет свою стаю до нашей позиции. Дельфины хорошо маскируют шумовое поле.
Бар-Маттай помрачнел.
– Воистину вы как гробы сокрытые…
– …Над которыми люди ходят и не знают того, - с улыбкой продолжил Рейфлинт. - Это библейское пророчество не по нашему адресу. Мы не гробы. Наша эскадра - это ковчег двадцатого века. Каждый из них - резервуар жизни! Ее стальной кокон! Да-да! - Рейфлинт сжал подлокотники, чтобы удержаться от жестикуляции. - Когда ядерный ураган сметет с материков все живое, кто спасет и сохранит остатки людского рода? Бункеры, бомбоубежища, противоатомные укрытия? Чушь! Это сделаем мы! Только у нас, у подводников, шансов уцелеть в ядерной катастрофе больше, чем у кого бы то ни было. Уничтожить субмарину в сотни раз труднее, чем любой город планеты. У нас нет точных координат. Нас не научились засекать быстро и точно, как самолет или ракету. Нас хранит океан! А мы - земную цивилизацию. Ибо подводные лодки сами по себе - венец прогресса. Все, что есть лучшего, мудрого, авангардного в технике, науке, жизни, собрано, влито, вбито в наши прочные корпуса. Все, все, все - от атомного реактора до коктейльного миксера, от Библии до видеокассет, от сгущенного молока до сжатого воздуха… И когда сажевые облака покроют все небо и от наведенной радиации в шлаке какой- нибудь Новой Зеландии сдохнет последний таракан, мы, подводники, будем жить на глубине доброй тысячи футов точно так же, как сейчас: вдыхать профильтрованный воздух, загорать под кварцем и даже попивать кофе, если стюард не поленится запасти его побольше. Мы сможем жить так годами - без связи с земным пепелищем. Активная зона реактора заряжена на несколько лет. Наши опреснители не дадут нам умереть о жажды. У нас в аварийном комплекте рыбацкие сети - мы не умрем от голода. Мы не умрем и от скуки - в нашей фильмотеке лучшие комедии мира.
Рейфлинт говорил уверенно и страстно, не подыскивая слов, не растягивая пауз. Все это он не раз излагал Нике и теперь изрекал давно отточенные сентенции.
– Ну а потом, когда истощится уран ваших реакторов? - горько усмехнулся Бар-Маттай.
– К тому времени атмосфера очистится и завершится распад радиоактивного пепла. Суша станет снова пригодной для жизни. Мы всплывем и выйдем на землю. Мы начнем все сначала. От нас пойдет новое человечество. Жизнь возродится из скорлупы субмарин, как из огромных яиц, вызревших в недрах океана.
– А женщины? - саркастически воскликнул Бар-Маттай. - Или вы будете размножаться делением?
– Женщины? - Коммодор на секунду задумался, подыскивая сокрушительный аргумент. И тут его осенило, он хитро улыбнулся. - Ну что ж, придется тебе показать нашу Еву.
Он включил телевизионный монитор носового отсека, и ни экране возникли угловатые конструкции торпедозарядной автоматики. Между ними сидели и полулежали - кому как было удобней - свободные от вахт архелонцы. Судя по оживлению, зрители собрались отнюдь не на фильм и даже не на игру в «тото». Больше всех суетился стюард, поминутно выглядывая из-за ширмы, расставленной перед круглыми крышками торпедных аппаратов. Наконец он выбрался оттуда в чалме, обнаженный по пояс, с флейтой в руках. Тут же вспыхнули первые аплодисменты и погасли.
Бахтияр уселся по-турецки рядом с негром-барабанщиком, и оба завели тягучую и ритмичную мелодию Больших Кокосовых островов. Из-за ширмы - Бар-Маттай глазам своим не поверил - выплыла изящная женщина в костюме стрип-герл.
Танцуя и раздеваясь, она пела:
Рейфлинт щелкнул тумблером, и экран погас.
– Считай, что это шутка. Она попала к нам случайно. И уж, конечно, не годится в праматери нового человечества… - Он замолчал, что-то взвешивая про себя, но полемический задор пересилил. - Я не выдам большой тайны, если скажу тебе, что там, в базе, для «Архелона» готовиться новый экипаж - смешанный. В него войдут женщины, и какие: молодые, здоровые, гармоничные. Не чета этой мисс Преисподней, - кивнул он на экран. - Они будут делать здесь то, что вполне им посильно: вести штурманскую прокладку, наблюдать за приборами, дежурить у пультов, работать с компьютерами, лечить, готовить пищу…
– Во все времена женщина на корабле приносила несчастье.
– Ерунда! Предрассудки! Будущее флота за смешанными экипажами. Они смогут нести боевое патрулирование гораздо дольше, чем мы сейчас. И самое главное, каждый такой экипаж - это биологический резерв человечества. В термостотатах субмарин будут храниться контейнеры с замороженной спермой, которую дадут лучшие мужи нации. Еще раз повторяю: жизнь возродится из скорлупы субмарин, как из огромных яиц, вызревших в недрах океана, «Мы живем, мы бодрствуем - в стенах гробниц!» - так говорил Заратустра.
В голосе коммодора звучало едва ли не ликование, и Бар-Маттай понял, что возражать ему сейчас бессмысленно. И был прав. Рейфлинту помогали стены - стальные своды отсека; они наполняли его уверенностью в непоколебимой правоте своих аргументов, ибо все, о чем он говорил,
