случайностью. Именно в те дни он получил отпуск и потому уехал, даже не получив на то разрешения. Когда же начались военные действия и королю понадобились все его курьеры, Доминика в Швеции не оказалось. Друзья Линдов, Оксеншерны, отговаривали их от этой поездки, да и родители Доминика тоже колебались, но переубедить Доминика было невозможно. В конце концов все трое уехали, несмотря на то, что война могла разразиться в любую минуту.
Хуже обстояло дело с Танкредом и Тристаном, отцом и братом Лене. Они с трудом получили разрешение присутствовать на свадьбе, ибо должны были принять участие в сражении на стороне датчан.
Однако в самом щекотливом положении оказался сам жених, который жил в Сконе и теперь считался шведским подданным. К тому же он был офицером. Тем не менее к назначенному дню все родственники съехались в Габриельсхюс. Впервые за много лет все они были в сборе. Это был долгожданный миг!
На борту корабля, идущего из Норвегии в Данию, Виллему нетерпеливо ходила вдоль поручней. Не корабль, а улитка! Виллему не любовалась красотой берегов, синевой неба, морской гладью; ее занимала только одна мысль: скоро она увидит Доминика!
А что, если он не приедет? До них тоже дошли слухи о напряженных отношениях между Швецией и Данией, и они понимали, что едут наугад. Может, им вообще не суждено вернуться домой. Но они решили рискнуть: свадьба в семье — слишком важное событие, чтобы не присутствовать на ней из-за какой-то нелепой войны.
Но как же Доминик? Виллему так боялась за него!
Габриэлла подошла к дочери и остановилась у по ручней, их корабль только что вошел в Эресунд и теперь им были видны берега и справа, и слева. Виллему поняла, что мать чем-то встревожена.
— Послушай, Виллему…
«Какое осторожное начало! Мама, милая, не томи душу, — взмолилась про себя Виллему, — ведь я знаю, что вы хотите сказать!»
— Да, матушка?
— Виллему… я полагаю, ты наконец встретишься там с Домиником…
— Наверное. — «Господи, как я надеюсь на это!»
— Прошу тебя… прошу тебя, будь осторожна. Ведь я знаю, что вы любите друг друга.
Виллему сухо кивнула.
— Обещай нам с отцом, что ты не дашь ему повода…
— Повода к чему? — Виллему захотелось подразнить мать.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Обещай, что ты будешь избегать его. Хорошо? Анетта писала мне, что они с Микаелом взяли с Доминика такое же обещание. Вы с ним не должны встречаться наедине. Не должны нарушать законов нашей семьи. Остерегайся любви, которая обречена, Виллему!
— Матушка, вы слишком многого требуете от меня! — вспыхнула Виллему. — Ведь я увижу его после стольких лет разлуки!
— Мне очень тяжело, дорогая. И мы же не требуем, чтобы вы вовсе не разговаривали друг с другом. Мы только хотим, чтобы это происходило в нашем присутствии. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Виллему долго молчала. Она была разочарована. Мать, конечно, права, и ей никогда не пришло бы в голову перечить родителям… Но ведь она так ждала этой встречи с Домиником, возлагала на нее столько надежд!
— Хорошо. Я выполню вашу просьбу, — проговорила она, справившись с волнением. — Но разрешите мне, по крайней мере, по-настоящему проститься с ним, когда эта несчастная свадьба будет уже позади. Пожалуйста, пусть это будет на глазах у всех, но разрешите мне обнять его, дать волю слезам. Разрешите прикоснуться к нему и почувствовать, что он живет не только в моем воображении. Неужели я требую невозможного?
— Нет, дитя, ты не требуешь невозможного. — Глаза у матери стали грустными. — И пойми, что нам нелегко причинять тебе эту боль.
Виллему снова кивнула, она хотела скрыть свое разочарование.
Доминик бродил в нетерпении по Габриэльсхюсу. Часто его охватывало желание верхом отправиться в Копенгаген, чтобы встретить там корабль из Норвегии, но всякий раз он отбрасывал эту мысль.
Габриэльсхюс далеко превосходил все другие поместья, которые принадлежали Людям Льда. Обстановка была дорогая и красивая, здесь можно было прожить много дней и каждый день обнаруживать новые диковины и ценности.
В эти дни, правда, в доме по случаю свадьбы царил переполох. Сесилии — бабушке Виллему и Лене, — которой было семьдесят четыре года, приходилось особенно трудно. Она считала, что без нее ничего не обойдется, за всем нужен глаз да глаз. Своим вмешательством она так донимала членов семьи и прислугу, что все были бы даже рады, если б она снова слегла в постель.
Сесилия, казалось, не понимала, что уже давно выпустила из рук бразды правления. Более полувека назад она приехала в Габриэльсхюс юной невестой Александра Паладина. Здесь она боролась за жизнь Александра вместе с молодым Тарье и верным старым слугой Вильхельмсеном. Всех их давно уже не было в живых. Теперь хозяйкой Габриэльсхюса была Джессика, жена Танкреда, и Сесилия вовсе не собиралась перечить своей невестке, которую нежно любила. Просто она подчинялась старой привычке. Годы счастья и горя не изменили Сесилию. Она осталась верна себе.
Ирмелин по-прежнему жила в Габриэльсхюсе, она постоянно была молчалива и грустна. Сесилия видела, как страдают Ирмелин и Доминик, внук Тарье. Она всегда хорошо понимала молодых. Ей хотелось как-нибудь приободрить их, и она привела их обоих в сад, где пышно цвели розы.
— Наконец и мне стало известно о вашем несчастье, — сказала она. — Мне ведь теперь никто ничего не рассказывает. Не хотят, чтобы я вмешивалась. И не зря. Я понимаю, как вам тяжело. Тебе, Доминик, нельзя жениться на моей любимой внучке Виллему. Она мне ближе всех, я так хорошо ее понимаю, ведь мы с ней очень похожи. А тебе, Ирмелин, нельзя выйти замуж за Никласа из Линде-аллее, потому что все вы потомки Людей Льда и на каждом из вас лежит печать этого рода. Судьба жестоко обошлась с вами, вы не можете соединиться с теми, кого любите! Я знаю, вы с нетерпением ждете их приезда. Долгая разлука не убила ваши чувства, или я ошибаюсь?
— Нет, тетушка Сесилия, — ответила Ирмелин. Она была еще выше Сесилии, но рядом с Домиником казалась маленькой.
Слушая их, Доминик рассеянно срывал розы и подавал их Сесилии.
— Не нужно было нам переписываться, — задумчиво сказал Доминик. — Иногда письма бывают очень опасны. Но нам разрешили, и письма были для нас единственной отрадой в эти трудные времена.
— Это так, — согласилась Ирмелин. — Но ты правильно сказал, Доминик. Письма таят опасность. Они поддерживают огонь и рождают иллюзии, благодаря письмам можно почувствовать близость другого человека острее, чем когда находишься с ним в одной комнате.
— Это я знаю по себе, — сказала Сесилия. — Но что вы намерены делать?
— Я не думал об этом, я хочу только увидеть Виллему, — сказал Доминик. — Хотя бы увидеть. Вот уже полтора года я мечтаю об этом. — Доминик сорвал очередную розу и протянул Сесилии.
