фильмы. -Вот гады! Без спецпропуска ни в одну киношку не сунешься, а они еще и это... Вот гады, гады! - Сам знаешь, времена тяжкие. Тебе еще повезло - другие дрянь за двадцать тахриков подсунут, а я - высший класс за пятнадцать, даром отдаю. - Ну, я беру. Если кассеты подпорчены, я тебя найду. Понял? - Главное, чтобы ты понял. Все в ажуре. Встретимся завтра? - Да, в семь... Постой, а образец? - Вот, держи... Приятного просмотра! Граф Томо слушал и не верил своим ушам: он был невольным свидетелем разговора двух подпольных дельцов, мерзких торговцев телесериалами, сериоманов, отбросов общества, больных людей, подверженных 'экранной зависимости'... Увлекшись, он даже не заметил, что в тахрабус вошли еще двое в голубых плащах. В нос Томо уткнулось дуло пистолета. -Сходишь на следующей,- сообщили ему.- Полиция, отдел по борьбе с сериалами! Его и тех двоих втолкнули в длинную машину. Граф Томо проводил тоскливым взглядом освещенный изнутри желтым светом тахрабус, отъезжающий без пассажиров, и почувствовал, что кисти его рук скованы наручниками. Наткнувшись ботинком на рюкзак, лежащий в ногах, Томо понял, что это и есть те самые видеокассеты с сериалами; торговцы слева и справа от него, тоже скованные, молчали, обреченно глядя перед собой. Их повезли в участок. В машине сильно воняло жженой резиной, плесенью и каким-то приторным одеколоном. В участке графу Томо впервые в жизни дали пощечину. Толстый спокойный полицейский - без всякого выражения на своей обширной морде - вмазал мягкой ладонью по щеке Томо, как только задержанного ввели в его кабинет. 'Как печать поставил на протоколе' - подумал Томо, лежа на полу и держась за лицо руками. Потом он узнал, что проходит по делу как свидетель. Выйдя на свободу, граф Томо еще долгое время обходил стороной участок и старался всячески избегать обладателей голубых плащей, попадавшихся на улицах. Из ТИБО его на всякий случай исключили. Граф Томо взял свои вещи из общежития, нашел работу и снял комнату на окраине.
2. СНЫ И РАЗГОВОРЫ
'Не-е-екуда деваться Нам достались только сны-ы-ы и разговоры...'
Янка Дягилева
- в е т р е в о , в е т р е в о - в е т р е в о , в е т р е в о в е т р е в о , в е т р е в о
Розовый айсберг арбуза блестяще высился за стеклом витрины. На его вершине, сложенной из пирамидальных кусков мякоти, спала оса, незаметная среди плоских темных косточек. Граф Томо с горечью глядел на табличку, вывешенную за запертыми дверями. На табличке, сделанной из оберточной бумаги, значилось:
ЗАКРЫТО НА ПЕРЕОЦЕНКУ ЦЕННОСТЕЙ
Известно, что означают подобные заявления. Никакой переоценки ценностей. разумеется. не происходило. Просто ни графу Томо, ни остальным работникам магазина в ближайшие месяцы работы здесь не дадут, платить тем более не станут, и чем раньше они задумаются о своем трудоустройстве, тем лучше. Излить душу ох как хотелось. А кому? Граф Томо решил прибегнуть к следующему: пройти на улицу Ховенбета, в дом номер двадцать два, к дону Салеволу, и поплакаться ему, как лучшему другу. Дон Салевол работал на одну фирму, экспортирующую в Тахраб цыплят. Он сидел за рулем автофургона и перевозил этот нежный груз. Для шофера-дальнобойщика дон Салевол был слишком чувствительным. -Хоть бы он не был в рейсе,- взмолился граф Томо, поднимаясь по лестнице и представляя себе, какое у дона Салевола иконописное лицо - длинное, сужающееся книзу, как рюмка, с тонким длинным носом, пронзительно спокойными и устало темнеющими глазками. Волосы окружали лицо дона Салевола черным продолговатым нимбом. Стесняясь своего роста и худобы, дон Салевол сутулился, поэтому нос его казался длиннее и крючковатее, чем в действительности.
Открыв Томо дверь, дон Салевол беззвучно прошел в комнату, упал в кресло и воззрился. Граф Томо был слегка удивлен. Он пробрался к дивану. Когда дон Салевол воззрялся, следовало ждать монолога. Граф Томо вздохнул и приготовился быть жилеткой. Несколько секунд молчания - и пошло поехало. Для начала дон Салевол прочитал стихи древнего п оэта - оду 'Лохань', которую великий Акян Реван создавал, мучаясь от синдрома абстиненции в захолустной грязелечебнице:
'Сквозь горячие пальцы видна другая рука, мокрая, шевелящая камни в воде, тихо передвигающая их по гулкому железному дну. Водоросли высыхают, лишаясь - ласковой - руки. Витязь грезит - о кусочке железа, чтобы его положить на язык. Но во рту - скрипит - песок, раздирая и без того - продырявленное - небо. Кто-хотел-меня-остановить? думал рыцарь, пристально глядя на витязя и вспоминая внезапно лопнувшие вены. Кто-смотрел-на-меня, когда- я-упал-на-песок,- думал витязь, вспоминая вкус наживки. Рыцарь следил за ним с голого бархана, он сидел на верблюде, и они вместе - отбрасывали - на песок длинную острую тень, подползающую к ногам витязя. Солнце склонялось к песку. Витязь не мог долго смотреть на свет. Он повернулся и остался на месте, слушая, как капает в лоханку вода с тонкой руки. С меча, на который налипли пальцы водорослей. С камней, упавших в небо. Они смеялись, ловя солнце глазами...'
После этой строчки дон Салевол злобно хмыкнул и стал жаловаться, перечисляя все свои неудачи. От разочарований, которые он испытал в результате общения с дамами, дон Салевол перешел на более отвлеченные предметы: -Тропы, тропинки, шоссе, железные дороги, заасфальтированные, проселочные, булыжные, параллельные, скрученные, разрисованные разноцветными мелками... Пыльные, расчерченные белой или желтой полосой, - говорил он.- С дорожными знаками, перекрестками, светофорами, постовыми... Узкие - зажатые между старинными боками домов, и широкие, яркие, опасные, со столиками кафе на тротуарах... А мы петляем, стараясь следовать всем знакам и указателям, вписаться в поворот и не нарушить правила. Мы - одинокие велосипедисты. Крутим педали, вцепившись судорожно в руль, боимся налететь друг на рдуга. Поэтому осторожно объезжаем встречных велосипедистов, предупреждаем их звонком. Крутим педали, быстрее. На спуске - радуемся передышке и не тормозим, привстаем на замерших педалях. Велосипед разгоняется, иногда падает. Но это все равно. По своей воле никто не останавливается. Звонки крики о помощи. Думаем, что упадем, если остановимся. Не умеем останавливаться. Поэтому грузовики нас давят. Поэтому мы одинокие велосипедисты, - дон Салевол вздохнул раз, другой, закрыл глаза. - А я вот никогда не ездил на велосипеде, - тихо произнес граф Томо. Дон Салевол открыл глаза, изящно нахмурился, сказал: - Ш-ш-ш! Томо понял, что дон Салевол сказал еще не все. Действительно, вслед за шипеньем прозвучала фраза: -А еще есть лестницы. На них велосипедисты сворачивают себе шею... Если их не давят грузовики. После этого дон Салевол вновь плавно перешел к теме Дам. Граф Томо обреченно слушал, примостившись в уголке дивана. Из кухни нежданно-негаданно появился заспанный и иронически улыбающийся Ян Хук. Он держал в руках по дымящейся чашке. Пританцовывая, Ян Хук подошел к столу и нежно поставил чашечки на предусмотрительно расстеленную по столу вышитую салфетку. Граф Томо уловил запах кофе. - Доброе утро, - кивнул Ян Хук немножко удивленному графу. - А,- ответил Томо. -У нашего дорогого друга душевное расстройство, - продолжал Ян Хук, не глядя на бормочущего Салевола и положив свою красивую белую ладонь на бедро, - эмоциональный понос. Когда он иссякнет, можно будет послушать какой-нибудь локомотив... Или прямо сейчас, хочешь? Пусть себе говорит. - Что послушать? - не понял Томо. - Ну, локомотив... Не знаешь, что ли? Это 'loco-motiv', 'безумный мотив'. И Ян Хук выразительно посмотрел в глаза Томо. Тогда граф вспомнил, что мотивы в этом доме обычно слушали по стерео-тахрабофону, который стоял у изголовья большой двухместной кровати. В спальне. Припомнил Томо и определенные склонности Яна Хука. А на двуспальном ринге, под 'локо-мотив'-чик может осуществиться то, чему Томо сопротивляться не сможет (ибо Ян Хук являлся профессиональным боксером, специалистом в области горизонтальных боев, странных единоборств и изящных боевых искусств, а также обладателем черного пояса - с чулками и двумя подвязками - по дзюдо и джадо). Учитывая все эти характерные особенности Яна Хука, граф Томо мило улыбнулся и сообщил ему, что непременно хочет дослушать дона Салевола до конца, после чего намерен уйти совершенно. -Как хочешь,- пожал развитыми плечами Ян Хук, умело скрывая разочарование и печаль. Он сел рядом с доном Салеволом на маленькую скамеечку и прислонился головой к его колену. ...Вернувшись в свою квартиру в переулке Киндромана, граф Томо влез в душ. Горячие струи были ему приятны. После он насухо вытерся полотенцем, причесался, почистил зубы, лег в постель и стал подумывать о самоубийстве. Подумав немного, граф заснул. Ему снилось, что вечер лижет кости, скулит лимон луны и все часы в этом доме указывают на полночь. Все цветы на стенах, Все часы в рукавах, Все улыбки на портретах Будут снова и снова.
Больше графу Томо ничего не снилось. Он дышал ровно и проснулся вовремя.
- с т о я н к а д и р и ж а б л е й - с т о я н к а д и р и ж а б л е й - с т о я н к а
Стоя перед зданием ТИБО, в пыльном скверике, безработный граф Томо обратил внимание на огнеупорные желтые цветы, бархатно усеявшие овальную клумбу. Всякий раз, когда он проходил через скверик бывшего своего вуза, срезая путь к Тахрабской бирже труда, от цветов несло запахом мочи. Вот и теперь знакомый отрезвляющий аромат ударил в нос Томо. Он вдруг понял, что нарасно напился в баре. Отчаяние графа улетучилось. Вернее, нейтрализовалось. Весело оглядевшись по сторонам и не обнаружив явных свидетелей, граф Томо расстегнул брюки и, не при Дамах будь сказано, с удовольствием помочился на клумбу. Что он думал в эти мгновения? 'Так вам и надо!' - думал он, имея в виду всех - и цветы, и мэтров своих бывших. Кстати, одна тайная надежда не покидала Томо во время орошения клумбы - что кто-то из
