Слова Хейда о том, что сначала ей нужно увидеться с Нортом, каким-то Хранителем, чье слово важно для вирдов, казались пустой отговоркой. Хейд ей не сумел объяснить, кто такой этот самый Хранитель.
Со слов получалось: Хранитель Гальдора — нечто среднее между фигляром, который развлекает гостей на пиру своим пением и летописцем Истории. Но, несмотря на столь низкую, с точки зрения Бронвис, роль, слово Норта считалось весомее действий любого из вирдов.
— Норт — Совесть Гальдора, а совесть нельзя подкупить, обмануть и заставить умолкнуть, — сказал как-то Хейд.
Бронвис сразу решила, что он насмехается. Ей было трудно понять, как вирды могут мириться с таким унижением. Вальгерд ее поддержал.
— Ха, Хранитель! Фигляр! Не имеет ни замка, ни денег… Такие мне не указ, — сказал он Человеку Двора.
Хейд ответил небрежно:
— Скажите об этом другим! Только прежде подумайте, чем это может для вас обернуться.
Когда, через несколько дней после их разговора, Хейд вдруг пригласил молодую вдову к себе замок, Бронвис решила принять приглашение. Вальгерд поехал с сестрой.
Замок Хейда был небольшим. Обстановка не отличалась особым изяществом, но выдавала стремление Хейда к комфорту. Если у деревянной кровати отсутствовал бархатный полог, то не было и сквозняков, постоянно гулявших по комнате Бронвис. Красивые белые свечи в больших канделябрах горели, не давая ни дыма, ни копоти. Мягкие шкуры, покрывшие каменный пол, позволяли ходить в легких туфельках. Бронвис понравилось здесь больше, чем дома. Уже засыпая, она вновь подумала, что согласилась бы тут жить, но дверь заперла на засов.
Дело было не в Хейде, а в Вальгерде. Брат стал пугать Бронвис. Как-то, напившись, он начал к ней приставать, позабыв про родство.
— Так набрался, что спутал меня с кем-то из своих шлюх! — возмущенно подумала Бронвис, но с этого вечера стала куда осторожнее, чем раньше.
В замке у Хейда Вальгерд опять изменился. Он вспомнил о светских манерах, вновь стал старшим братом, готовым поддержать, и помочь.
Все трое, включая хозяина, расположились у очага в главной зале, когда без доклада вошел незнакомец. Бронвис не поняла, как случилось, что она забыла про все, посмотрев в голубой самоцвет, вделанный в рукоять ножа.
Она впервые видела, чтобы прозрачный кристалл, будучи голубым, излучал свет, наполненный зеленью. Бронвис вдруг померещилось, что переливчатый камень — живой. Он чарует, влечет и дурманит, зовя в непонятную даль, заставляя забыть обо всем, не давая отвлечься…
— Добро пожаловать, Норт! — как сквозь сон, услыхала она голос Хейда.
Слова наместника сразу разрушили чары, заставив прийти в себя. Бронвис решила, что странный эффект от воздействия камня был вызван вполне регулярным приемом “дыхания грез”, порошка, привезенного ею с собой из столицы. Сначала Бронвис считала «дыхание грез» баловством, но в последнее время всерьез увлеклась им, желая хоть чем-нибудь скрасить смертельную скуку изгнания.
Опомнившись, Бронвис взглянула в лицо незнакомцу. Сначала Бронвис почудилось, что она видит два новых голубых самоцвета, излучающих зеленоватый свет, и только позже она поняла, что у этого человека такие глаза.
Мужчина, переступивший порог дома Хейда, был очень красив. Голубые глаза с необычным зеленоватым отливом и волосы цвета спелой пшеницы хорошо оттеняли эффектный бронзово-смуглый загар. Черты лица незнакомца понравились Бронвис, напомнив красивые статуи древних героев, рожденных фантазией скульпторов. А вот наряд удивил. Одежда Норта из шкур с оторочкою из меха Бера смущала. “Платье простого охотника, а вот отделка достойна Властителя!” — сразу подумала Бронвис.
Она вполне оценила высокий рост посетителя и крепость мускулов, но Норт не взволновал ее. Что-то в нем было такое, что сразу гасило желание. Подумав, Бронвис решила, что тело вошедшего, как и лицо, были молоды. А голубые глаза-самоцветы были намного старше физической плоти.
Контраст поневоле гасил интерес, настораживал Бронвис и очень смущал, как и то, что пришелец был без меча. Нож с сияющим камнем годился для столкновенья с лесным зверем, но не помог бы в сражении с вооруженным противником. Плащ на меху и мешок довершали наряд незнакомца.
Встав и повернувшись к гостям, Хейд сказал:
— Представляю вам Норта, Хранителя из Гальдорхейма!
Гость склонил голову. В жесте не было вызова или подобострастия. Бронвис вдруг поняла, что Норт бы точно так же держался с Властителем. “Или с последним из нищих, попросившим Хранителя дать кусок хлеба,” — мелькнуло у нее в голове. Бронвис быстро взглянула на Вальгерда. Он тоже был озадачен негаданной встречей.
Положив мешок и сбросив плащ, Норт прошел к очагу, а потом, повернувшись к брату с сестрой, улыбнулся им:
— Я понимаю, что вам будет трудно принять Гальдорхейм. Он совсем не похож на столицу. Нужно время, чтобы его полюбить.
Голос Норта был низким и звучным. “Фигляр!” — хотел сказать ему Вальгерд, но промолчал. Беспредельная наглость на миг изменила Вальгерду, в присутствии Норта ему стало холодно и неуютно.
С Хранителем заговорила именно Бронвис. Она улыбнулась с кокетством и вызовом (странная смесь женских чар и надменности Бронвис в Лонгрофте сводила с ума всех мужчин):
— Любить ваш Гальдорхейм могут лишь дикари, ничего не видавшие в жизни! Вас здесь называют Хранителем? А почему? Что вы здесь охраняете?
Речь позабавила Норта.
— Жизнь, — мягко ответил он Бронвис.
— Жизнь? Я погибаю… От скуки! Хейд нам говорил, что вы часто поете. Вы будете петь? Для меня?
— Почему бы и нет, если песня способна помочь возродить в сердце то, что годами стремились убить? — спросил Норт, и ей вдруг стало как-то тревожно.
Взяв мешок, Норт достал инструмент и коснулся натянутых струн.
— Раскололась Луна, затонул древний Ливггард… — запел Норт. — Гальдор покрыл снег… Мы забыли, кто мы и откуда пришли… Мы забыли, кто нас принял… Но мы храним в своем сердце любовь… И пока мы способны любить, Гальдорхейм не погибнет… Он вновь возродит синеглазых лесянок! Придет к тебе в дом фетч… Скользнет Белой Рысью в серебряной шкуре… Взовьется сверкающим снегом… Взлетит белым цветом весенних деревьев… Не трогай его! Не смей его гнать!
— Что за чушь?! — пронеслось в мозгу Бронвис. — В столице ни один менестрель не посмел бы запеть о каком-то там фетче, о нечисти!
Но незнакомый мотив подчинял. Чувство гнева и страха сменилось неясным теплом, вдруг возникшим в груди. Голос Норта будил в сердце Бронвис неведомый вихрь, заставлявший забыть обо всем, увлекавший в бездонную пропасть.
— Не важно, Огонь или нежность скрывает ее роковой синий взгляд… Мы не знаем, откуда она, где ее дом… Но мы никогда не обидим пришедшую из леса… Если лесянки живут меж людьми, Солнце будет светить, Нежить скроется, Дух не вернется из Магмы…
Наверное, Бронвис должна была впрямь оскорбиться, что Норт прославляет какую-то погань из леса. Потом, вспоминая “проклятую песню”, она пожалеет, что ей поддалась, но сейчас Бронвис вдруг позабыла про все. Голос Норта жил сам по себе, вне конкретного тела, будя в душе Бронвис неведомо что. Сам текст песни не мог объяснить происшедшее с ней. Бронвис не было дела до фетча, до странной лесянки, до нежити.
— Может, я просто влюбилась? — пришло ей на ум, но она понимала, что это не так. Лишь безумец способен искать в запредельном тепло отношений, которое даст тебе самый простой человек!
— Приди из леса, Белая Рысь! Приди, чтобы…
— Достаточно! Нам надоел этот бред! — вдруг прервал Норта Вальгерд.
Бронвис не поняла, как брат смог не поддаться неведомым чарам Хранителя, но скептицизм вновь
