– Боже мой! – воскликнул он.
Даниель быстро добавил:
– Это не имеет никакого значения. Во всяком случае, для нее.
– Ты ее ненавидишь?
– Нет.
Матье грустно подумал: «Это меня он ненавидит».
Даниель снова заулыбался.
– Допьем бутылку? – предложил он.
– Допьем, – согласился Матье. Они выпили, и Матье почувствовал, что хочет курить. Он взял в кармане сигарету и закурил.
– Послушай, – сказал он, – меня не касается, кто ты. Даже теперь, когда ты мне об этом сказал. И все-таки кое-что я хотел бы у тебя спросить: почему тебе стыдно?
Даниель отрывисто засмеялся:
– Я ждал этого вопроса, мой дорогой. Мне стыдно быть гомосексуалистом именно потому, что я гомосексуалист. Я знаю, что ты мне скажешь: «Я бы на твоем месте не стыдился, я бы добивался своего места под солнцем, эта склонность не хуже любой другой» и т. д. Только это меня не трогает. Я знаю, что ты мне все это скажешь именно потому, что ты сам не такой. Все гомосексуалисты стыдятся, это в их природе.
– Но разве не лучше было бы... принять себя таким, как есть? – робко спросил Матье.
Даниель, казалось, разозлился.
– Ты мне об этом скажешь в тот день, когда согласишься остаться негодяем, – жестко отрубил он. – Нет. Гомосексуалисты, которые хвалятся этим, которые афишируют это или просто с этим смирились... мертвецы: они убили себя из-за того, что стыдились. Я такой смерти не хочу.
Но он, казалось, успокоился и без ненависти посмотрел на Матье.
– Я всего лишь слишком себя принял, – мягко продолжал он, – я себя очень хорошо знаю.
Разговор был исчерпан. Матье закурил другую сигарету. На дне его бокала осталось немного рома, и он его допил. Даниель внушал ему ужас. Он подумал: «Через два, через четыре года... стану ли я таким?» Ему вдруг захотелось поговорить с Марсель: только ей одной он мог рассказать о своей жизни, своих страхах, своих надеждах. Но он вспомнил, что больше никогда ее не увидит, и его неутоленное, неназванное желание медленно превратилось в отчаяние. Он был одинок.
Даниель, казалось, размышлял: его взгляд остановился, губы время от времени приоткрывались. Он коротко вздохнул, и что-то дрогнуло в его лице. Он провел рукой по лбу: вид у него был удивленный.
– Сегодня я все-таки попался, – сказал он вполголоса.
У него мелькнула странная улыбка, почти детская, которая выглядела неуместной на оливковом лице, где плохо выбритая щетина отсвечивала синевой. «Это правда, – подумал Матье, – на сей раз он на пределе». Ему вдруг пришла мысль, стиснувшая его сердце: «Он свободен». И ужас, который внушал ему Даниель, вдруг смешался с завистью.
– Ты должен быть в странном состоянии, – сказал он.
– Да, я в странном состоянии, – согласился Даниель.
Все еще добродушно улыбаясь, он сказал: – Дай мне сигарету.
– Ты разве куришь? – спросил Матье.
– Нет, только одну. И только сегодня. Матье быстро произнес:
– Я хотел бы быть на твоем месте.
– На моем месте? – без особого удивления переспросил Даниель.
– Да.
Даниель пожал плечами.
– В этой истории по всем позициям выиграл ты.
Матье горько усмехнулся. Даниель пояснил:
– Ты же свободен.
– Нет, – покачав головой, сказал Матье. – Бросить женщину еще не значит обрести свободу. Даниель с любопытством поглядел на него.
Однако сегодня утром ты, кажется, считал именно так.
– Не знаю. Это неясно. Все неясно. Истина в том, что я бросил Марсель н и р а д и ч е г о.
Он задержал взгляд на оконных шторах, колыхавшихся от ночного ветра. Он устал.
– Ни ради чего, – повторил он. – Во всей этой истории я играл роль только отказа и отрицания: в моей жизни больше нет Марсель, но есть остальное.
– Что же?
Матье неопределенно махнул рукой в сторону письменного стола.
– Ну, все это, все остальное.
Он был околдован Даниелем. Он подумал: «Значит, это и есть свобода?» Даниель д е й с т в о в а л, он уже не может вернуться назад: ему должно казаться странным чувствовать за собой беспричинный поступок, которого он и сам уже почти не понимает и который перевернет его жизнь. А я все делаю ни ради чего; можно подумать, что у меня украдут результата! моих действий; все происходит так, словно я всегда могу начать сначала. Не знаю, что бы я отдал, лишь бы совершить непоправимый поступок».
Он сказал вслух:
– Позавчера вечером я видел человека, который хотел вступить в испанское ополчение.
– Ну и что?
– Он струсил: теперь ему крышка.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Не знаю. Просто так.
– Ты хотел уехать в Испанию?
– Да. Но недостаточно сильно. Они замолчали. Через некоторое время Даниель бросил сигарету и сказал:
– Я хотел бы постареть на полгода.
– Я – нет, – сказал Матье. – Через полгода я буду таким же, как сейчас.
– С теми же угрызениями совести, – добавил Даниель. Он встал.
– Предлагаю опрокинуть стаканчик в «Клариссе».
– Нет, – отказался Матье. – Сегодня вечером я не хочу напиваться. Я не знаю, что сделаю, если напьюсь.
– Да ничего особенного, – заметил Даниель. – Так ты не идешь?
– Нет. Не хочешь еще немного посидеть? – спросил Матье.
– Мне надо выпить, – сказал Даниель. – Прощай.
– Прощай. Мы... мы скоро увидимся? – спросил Матье. Даниель смутился.
– Думаю, это будет непросто. Марсель мне сказала, что не хочет ничего менять в моей жизни, но скорее всего ей будет неприятно, если мы будем встречаться.
– Пусть так, – сухо сказал Матье. Даниель, не отвечая, улыбнулся ему, и Матье резко заключил:
– Ты меня ненавидишь.
Даниель подошел к нему и поспешно неловко и стыдливо положил руку ему на плечо.
– Нет, во всяком случае, не сейчас.
– Но завтра...
Даниель, не отвечая, наклонил голову.
– Пока, – сказал Матье.
– Пока.
Даниель ушел. Матье приблизился к окну и раздвинул шторы. За окном была нежная ночь, нежная и голубая; ветер прогнал облака, над крышами мерцали звезды. Матье облокотился на перила балкона и сладко зевнул. На улице, под ним, спокойным шагом шел человек; он остановился на перекрестке улиц Югенс и Фруадво [9], поднял голову и посмотрел на небо: это был Даниель. Какая-то мелодия порывами доносилась с проспекта дю Мэн, белый отсвет автомобильных фар скользнул в небе, задержался над трубой и исчез за крышами. Это было небо деревенского праздника,
