Пока комиссару трудно было сказать о нем что-то определенное. Безусловно, парень умный, о чем свидетельствуют некоторые реплики, но вместе с тем было в нем и что-то наивное.
Как можно судить о человеке, который измучен, издерган? Но странностей в нем много.
Если он не убивал своей жены и действительно хотел бежать в Бельгию или куда-нибудь еще, то это объясняло его полное смятение, а не клаустрофобию, на которую он намекал.
По-видимому, черный пол, красные стены и потолок и белая мебель — это его идея. Все это в результате создавало впечатление, что пол вот-вот разверзнется, стены разойдутся, а комод, диван, стол и стулья, словно сделанные из папье-маше, взлетят в воздух.
А разве он сам не казался вымышленным? Мегрэ представил себе лицо прокурора или судебного следователя Камю, когда б услышали они то, что говорил молодой человек в кафе «Ла-Мот-Пике». Любопытно было бы узнать мнение о нем доктора Пардона.
Рикен вернулся в сопровождении Торранса.
– Ну что?
– Результат отрицательный.
– Да я никогда в жизни не стрелял, разве что на ярмарке. Я бы и курок-то нашел с трудом.
– Садитесь!
– Меня арестуют?
– Вы у меня это спрашиваете, по крайней мере, в десятый раз… Пока есть единственный повод, чтобы вас арестовать, — кража моего бумажника, но я об этом не заявил.
– Я же вам его вернул.
– Верно. А теперь попытаемся привести в систему факты, о которых вы мне рассказывали, и, может быть, то, чего я еще не знаю. Ты, Торранс, иди и пригласи ко мне Жанвье.
Жанвье вошел и устроился у края стола с карандашом в руке.
– Итак, вы Франсуа Рикен, вам двадцать пять лет. Родились вы в Париже, на улице Коленкур. Буржуазная, почти провинциальная улица за Сакре-Кёр. Ваш отец машинист на железной дороге… Женаты вы немногим более трех лет.
– Четыре года исполнится в июле… Семнадцатого…
– Значит, вам было тогда двадцать один. Вашей жене?
– Восемнадцать.
– Ваш отец уже был вдовцом?
– Мать умерла, когда мне было четырнадцать.
– После ее смерти вы продолжали жить с отцом?
– Несколько лет… В семнадцать я от него ушел.
– Почему?
– Мы плохо ладили.
– По какой-то конкретной причине?
– Нет. Мне с ним было скучно. Он считал, что я зря трачу время на чтение и учебу, и хотел, чтобы я шел работать на железную дорогу. Я отказывался.
– Вы получили степень бакалавра?
– Нет. Бросил занятия за два года до этого.
– На какие средства вы жили?
– Бывало по-разному. Продавал на улице газеты, потом работал курьером в типографии на улице Монмартр, некоторое время жил у друга.
– Его имя, адрес?
– Бернар Флешье. У него комната на улице Кокийер. Но сейчас я потерял его из виду.
– Чем он занимался?
– Развозил товары на трехколесном велосипеде.
– Что вы делали потом?
– Полгода работал в писчебумажном магазине. Писал рассказы и относил их в газеты. Один у меня приняли, я получил за него сто франков. Редактор, увидев меня, удивился, что я такой молодой.
– Вы еще печатались в этой газете?
– Нет… Я приносил туда рассказы, но их отклоняли.
– Чем вы занимались, когда встретили вашу жену? Я имею в виду девушку, которая стала вашей женой? Софи Ле Галь. Кажется, так?
– Я работал третьим ассистентом на фильме, который запретила цензура, — фильм о войне.
– Софи работала?
– Нерегулярно. Она была статисткой. Иногда позировала художникам.
– Она прежде жила одна?
– Да, снимала комнату в гостинице на Сен-Жермен-де-Пре.
– Любовь с первого взгляда?
– Нет. Сначала мы просто вместе спали, потому что как-то после попойки оказались вдвоем. Мы были вместе несколько месяцев, потом мне пришла в голову мысль жениться.
– Ее родители были согласны?
– Им нечего было сказать. Софи поехала в Конкарно и вернулась оттуда с письменным разрешением отца на брак.
– А вы?
– Я тоже повидался с отцом.
– Что он сказал?
– Пожал плечами.
– Он не присутствовал на церемонии?
– Нет… на нашей свадьбе, если можно ее так назвать, были только друзья — трое или четверо, не помню. Вечером все вместе поужинали в кабачке на Центральном рынке.
– Перед тем как познакомиться с вами, Софи имела связи?
– Я не был первым, если вы это имеете в виду.
– Быть может, кто-то из старых ее друзей попытался снова ее увидеть?
Казалось, Рикен старается что-то припомнить.
– Нет… Мы встречали ее старых приятелей, но возлюбленных среди них не было. Понимаете, за четыре года мы бывали в разных компаниях. С одними мы встречались часто, с другими — от случая к случаю. Но вы, комиссар, задаете вопросы так, словно все для вас просто и очевидно. А мои ответы между тем записывают… И если я ошибусь или упущу какую-нибудь деталь, из этого могут сделать неверные выводы.
– Вы предпочитаете, чтобы я допрашивал вас в присутствии адвоката?
– А я имею на это право?
– Если вы сами считаете себя личностью, вызывающей подозрения.
– А вы? Как вы считаете?
– Для нас вы пока муж женщины, погибшей насильственной смертью, человек, потрясенный всем этим и укравший у меня бумажник, потом вернувший его. Человек умный, но не очень стойкий…
– Если бы вы провели две такие ночи, как я…
– Не торопитесь. К этому мы еще придем. Итак, вы часто меняли работу?
– Только, чтобы заработать на жизнь, пока сделаю карьеру.
– О какой карьере вы мечтали? — Парень оглядел Мегрэ долгим взглядом, словно хотел понять, не звучит ли в голосе комиссара насмешка.
– Хочу писать, но еще не решил — романы или киносценарии. Если киносценарии, тогда, может быть, займусь и режиссурой. Неплохо весь фильм сделать самому.
– Вы бываете в среде кинематографистов?
– Да, «У старого виноградаря» можно встретить начинающих, как и я. Но и такой продюсер, как Карю, бывает там нередко и не гнушается отужинать вместе с нами.
– Кто этот мосье Карю?
– Я уже сказал сам — продюсер. Он живет в отеле «Рафаэль», а контора его на улице Бассано, около
