недвижно застыла на месте, словно время, застигнув ее врасплох, прекратило свое течение.
Кабинет Кеннета был пуст. На столе — бумаги, чернильный прибор, пресс-папье, вдоль стен — шкафы для документов с зелеными шторками, в углу — кушетка для выслушивания исповедей. Кабинет хоть куда — всем был бы хорош, только где-нибудь в другом месте.
Кеннет появился в дверях у меня за спиной:
— Приветствую.
— А, вот и ты!
Но это был другой Кеннет — не тот шумный говорун, блиставший на вечеринках своими рассказами. Не тот Кеннет, который боготворил Теффи и симпатизировал мне. От того Кеннета в нем оставалось не больше, чем во мне от Сэма, который, в свитере и широких штанах, небрежно разваливался на стуле. Теперь мы были одеты в строгие костюмы и вели себя по-деловому сдержанно.
— Может, присядешь?
Мы уселись друг против друга по обе стороны стола, и я заговорил первым:
— Наверное, это нарушение правил — и грубое?
— С чего ты взял?
— Но ведь я не родственник.
— У нас тут не сераль. Никакого нарушения нет.
— Так я могу с ней увидеться?
— Разумеется. Если она не против.
— Тогда я готов.
— А Теффи придет позже?
— Ее не будет.
— Но как же — она сказала…
— А зачем ей это?
— Она сказала… я так понял… что хочет встретиться с мисс…
— Вряд ли она так сказала.
— Она сказала: мисс такая-то… ваша общая подруга…
— Она это сказала?
— Ну да.
— Нет, сегодня она занята. Виноторговые дела — и прочее… Ты побудешь со мной, ведь так?
На лице его выразилось разочарование. Он повертел в руках карандаш и кинул его на регистрационный журнал:
— Ладно уж.
Теффи, значит, решила сделать тактический ход. Куда приличнее, если мы оба знакомы с Беатрис… Протянула мне руку помощи.
— Возможно, она сумеет выбраться и навестить мисс Айфор как-нибудь потом…
Кеннет не без труда прогнал с лица хмурое выражение.
— Конечно, конечно.
Дома призрения, выходит, вовсе не обязательно служат теплицами для взращивания в себе гуманности и всепонимания. Можно не покидать стен лечебницы и ровным счетом ничему не научиться.
Кеннет вскочил с места, вытащил из шкафа пачку бумаг и принялся сосредоточенно их перебирать, напустив на себя отстраненно-озабоченный вид, какой приличествовал, по его мнению, эскулапу. Но актером он был плохим, да и молодость плохо уживается с притворством. Мне он сгодился бы в сыновья.
— Когда же я смогу ее увидеть, Кеннет?
Вздрогнув, он поднял голову:
— Да хоть сейчас.
Слегка повесил нос, это ясно… Так-так, он и в самом деле пришел к ней, не ко мне, а Теффи вообще не явится, ей до меня и дела нет…
— Ну так что ж?
Он порывисто шагнул к выходу:
— Идем!
Я послушно двинулся вперед, ощущая внутри себя какое-то странное сопротивление. Нельзя же, думалось мне, вот так, с бухты-барахты — надо бы помедлить, поворошить воспоминания… Я должен умыть руки, прежде чем… Вернуться мыслями вспять, выровнять поток времени, устремившись обратно в прошлое — к моменту нашей последней встречи… Но русло извилистое, местность перед глазами беспрерывно меняется — Кеннет влюблен в Теффи, — и вот замысловато изрезанный берег становится полуостровом, вытягиваясь в необъятное море причин и следствий: это море мое, мое и Беатрис.
— Вот сюда.
Она, значит, в главном здании — прежнем владении генерала, в доме для баловней судьбы.
— Через этот проход.
И тут я вспомнил. То утро, когда появился, едва держась на ногах от усталости, у педагогического колледжа — утро, когда впервые притворился, будто вот-вот слечу с катушек… Я вспомнил, чт
Больше всего мне запомнился ее ужас.
— Минуточку.
Кеннет остановился и начал расспрашивать о чем-то сиделку — с очевидной целью произвести на меня впечатление бесконечными «да, доктор Энтикот», «нет, доктор Энтикот». До славы мне далеко, Сэмми, но тут я первый.
Ты что, не видишь — на своем Парадиз-хилл я вморожен в лед по горло?
— Вот мы и пришли, мистер Маунтджой. Я, пожалуй, войду первым.
Тон сухой — как и положено на работе.
Над просторной комнатой — раньше, скорее всего, гостиной — тяжело навис покрытый разводами плесени потолок, пыль на нем прорисована тусклыми полосами. Три огромных окна моют хорошо если раз в году — света они пропускали мало. Ни картин, ни обоев — хотя выкрашенные в салатно-зеленый цвет стены вопиют о них. Без штор, портьер, накидок комната казалась голой. Там и сям беспорядочно расставлены громоздкие круглые столы, вплотную у дальней стены — два или три диванчика.
Женщины, находившиеся в комнате, расположились тоже кто где придется. Одна из них держала в руках клубок. Другая, не шевелясь, застыла у среднего окна, неестественной неподвижностью напоминая живое изваяние на газоне. Сиделка, уверенно лавируя между столами, проплыла направо в дальний, самый сумрачный, угол этого аквариума.
— Мисс Айфор!
Молчание.
— Мисс Айфор! К вам пришли.
Она сидела на стуле перед диванчиком, лицом к стене, направо от меня. Руки сложены на коленях — словно позируя для портрета. Тонкие желтоватые волосы острижены по- мальчишески коротко — контур головы очерчен четко и ясно. Мне вспомнилось, как я, глубоко зарывшись пальцами в ее волосы, сжимал ей затылок, — и вот теперь, при свете дня, глазам моим предстала нагая истина. Лишенная своего пышного украшения, голова ее — от оголенного лба до затылочной кости — казалась совсем маленькой, крохотной.
Одна из женщин принялась громко всхлипывать, монотонно повторяя звук, походивший
