— Нет. Найдем — принесу. А журналы не нужны?
— Нет, эти я не люблю. «Колониан географикс» попадется — тащи. Люблю про путешествия. А эти Борову отдай, он сейчас с корешем перетрет и подтянется.
— Хорошо. А не подскажете, где бы нам водичкой разжиться — вещички постирать.
— Чего?
Мужик с изумлением смотрит на нас.
— Ты какой-то неправильный. Первый раз вижу, чтобы стертый хотел вещи постирать.
— Не знаю, Черп. Так как насчет воды?
Дядька задумался.
— В три ночи для завтрака набирать будем. Днем дать не могу — запрещено, законники следить будут. А как ты к трем ночи подойдешь?
— Это моя проблема. Куда и сколько тары можно взять?
— Тары сколько унесешь. А подходить… Вон к тому углу. Если опоздаешь — уходи, ничего не получишь.
— Понял, буду.
Черп, кивнув, отошел. Вот и Боров.
— Уважаемый, вам журналы нужны?
— Ха, ты меня второй раз удивил, зомбачок. Давай. О, отличные телки! И за что это так?
— За закон у карьера.
Бандюк расплылся в улыбке.
— Да, Шило конкретно попал. И поделом ему, не люблю борзых.
— Я еще хочу журналов принести. Как вам отдать?
— Слушай, зомбачок, говори просто — на «ты» и «Боров», забодал своей культурой. А журналы — да хоть в обед, спроси у любого из наших законника Борова.
— А как правильно обратиться, чтобы дубинкой не схлопотать?
— Да так и спрашивай: «законник». Мля, своим скажу — оборжутся — вежливый зомбак. Ты кореша своего нормально базарить, в натуре, еще не научил?
— Еще нет, законник Боров. Так мы пойдем?
— Канай, канай, вежливый зомбачок.
Уф, кажется, дело сделано.
По пути в шалаш вспоминал разговор с Боровом — что-то в нем показалось странным. Так, кажется, уловил — вместе с бандитским лексиконом проскакивает и нормальная человеческая речь. Черт, сужу ведь по своему миру. Неизвестно, как все обстоит здесь.
Я сижу у шалаша и в свете заходящего солнца изучаю в маленьком зеркальце новое лицо. Рядом, стараясь заглянуть через плечо, ждет своей очереди Солдат. Ощущения, мягко говоря, спорные. Все, что ты чувствуешь своим — чужое. И любая гримаса в зеркале это подчеркивает. Не урод, не красавец, худое, но уже не болезненное (вон, даже румянец угадывается) нормальное лицо. Сколько лет? Двадцать, двадцать три. Не мое. Хотя взгляд, да и цвет глаз… Это да. Мысленно поблагодарив предшественника и пожелав ему Рая (распадающаяся оболочка, боль и безумие искры), отдаю зеркало напарнику. Он поймал взором отражение, улыбка стала шире, а потом стала уменьшаться. Сосредоточенно наморщившись, с болезненной гримасой, напарник что-то вспоминал. Вдруг резко вскочил, уронив зеркальце, обвел потрясенным взглядом мусорный пейзаж, шагнул ко мне.
— Сеант!
Уткнувшись в плечо, Солдат горько плачет. Худое тело сотрясается от рыданий. Я осторожно, обходя шишки, глажу его по голове:
— Успокойся, братишка. Не плачь, ты же Солдат.
Наконец слезы иссякли. Сначала неуверенно, потом привычно, он немного смущенно улыбнулся. Из глаз ушли глубинные прояснение и ужас, отравленное в лабораториях сознание личности снова легло в забытье на дно души. Бедный парень. Не бандюк, не мразь человеческая, стал расходным материалом, использован и выброшен на свалку. Мир процветающего фашизма. «Неграждане третьего разряда». Твари.
Заломило голову, похоже, и я перенервничал. Надо отвлечься. Главный вопрос сейчас: сколько унесем в литрах. Потянем по десять кило? Должны. В офисных залежах были здоровые бутыли с ручками.
— Солдат, быстро идем за тарой, пока солнце не зашло.
Пи-пип, пи-пип — на часах стоит подсвеченное «АМ 2:15». Тяжело вставать, но надо.
— Подъем, Солдат.
Помог со шнурками, потянул к ангарам. Черт, он же не видит ночью! Как я мог забыть? Руку мне на шею, обнимаю за талию, перехватываем бутыли, шагаем. У ангаров стало получше — кое-где над входами тускло горят лампы (кстати, столбов с проводами не видел), нет мусорных куч под ногами, долетают лучи фар с дороги. Стоим, ждем. А вот и наш знакомый при пластиковом фонаре со свечой внутри.
— Доброй ночи, уважаемый Черп.
— Ты смотри, все-таки пришел! А я сомневался, думал, Зомбак языком мелет.
— Как можно, уважаемый? Дал слово — держи. Вот и журналы ваши, про путешествия.
— Ну, вообще молодец. Еще принесешь? И сидру тоже?
— Постараюсь. Повезет найти нам — будет и вам.
— Поищи. Я едой не обделю — Черп добро помнит. Давай пойдем, мои уже качать, наверное, заканчивают.
На огороженном невысоким пластиковым забором участке стоит обычная колонка с ручным насосом. Два мужичка (одного знаю — напарник дядьки по раздаче) сидят на тележке у наполненных водой баков.
— Что долго так, Черп? Из-за дохляков, что ли, попусту сидим?
— Попусту ты, Ложка. А я (дядька подсветил фонарем стопку журналов в пакете) с прибылью.
— Ух ты. Дашь полистать?
— Как попросишь. Могу даже пересказать.
— Сговоримся, Черп.
— А то. А пока накачай ребятам воду в бутыли.
— Подставляй.
Насос скрежетал и сипел, мужик размеренно (вот у кого с силой нормально) работал рычагом.
Наконец с фырканьем, толчками из трубы забила темная в слабом освещении вода.
— Благодарю, уважаемый Ложка.
— О, точно Боров базарил — вежливый Зомбак! А это твой кореш Полудурок?
— Можно сказать и так.
— Интересные дохляки. На сортировке были?
— Я первый раз пойду, а мой друг две отработал.
— Да, жаль, если ты зажмуришься. Хотя… Воду сам потащишь?
— Конечно, возьмем по бутыли в руку и пойдем.
— Тогда, может, и не зажмуришься.
Нести тяжело. Совсем плохо стало, когда зашли за кучи и Солдат перестал видеть.
— Стой, братишка. Давай ты остаешься здесь, а я оттащу тару по одной и проведу тебя.
Да и одна бутыль — не малина. Хорошо, что вчера крышки нашел, расплескал бы половину. Шалаш. Ставим и назад. Со второй вообще поплохело. Пришлось остановиться и подышать минут пять. Назад даже пустым идти нелегко.
— Погоди, дружище, передохну. Пожадничал, силы не рассчитал.
— Сеант, есте, есте.
— Вместе предлагаешь? Попробуем.
Плечом к плечу, поддерживая друг друга, спотыкаясь, на заплетающихся ногах еле дошли. Накрываем тару картоном, снимаем кроссовки, смотрим время — ого, пятый час. Все, спать. Здоровый сон продлился почти до обеда. Только и успел, что отложить журналов с комиксами и кобылками да получше спрятать
