— Господь наш Иисус.
Имя этого иноземного бога Тятя уже слышала, но не знала, что он учит таким вещам. Внезапно всё её естество взбунтовалось против кузена, она начала пронзительно смеяться и смеялась до тех пор, пока Охацу не воскликнула:
— Сестрица, вы ведёте себя странно!
Тятя с трудом напустила на себя серьёзный вид, но одного взгляда на невозмутимый профиль Такацугу ей было достаточно, чтобы снова прыснуть от смеха.
По возвращении в Киёсу Охацу рассказала старшей сестре, что их двоюродный брат перенял христианскую веру у португальских миссионеров.
— А я вот ни за что не стану католичкой, — добавила она с глубочайшим презрением.
— Братец обратился в эту веру, потому что его клан уничтожили. Иначе ему пришлось бы ненавидеть слишком много людей, — встала на защиту кузена Тятя. — Когда начинаешь кого-нибудь ненавидеть, дело заканчивается тем, что уже весь мир вызывает у тебя ненависть!
В седьмом месяце следующего года Тятя и Охацу снова отправились в замок Адзути, строительство которого было наконец завершено. Верная себе О-Ити в очередной раз отклонила приглашение Нобунаги и выслала вместо себя дочерей.
Знатные самураи съезжались со всех концов страны полюбоваться новой цитаделью.
Удзисато Гамоо, воеводе двадцати трёх лет на службе у Нобунаги Оды, было поручено провести племянниц хозяина по крепости. Княжны посетили центральный дворец, резиденцию дяди, и бесчисленные пристройки, но главной достопримечательностью была семиярусная укреплённая башня- тэнсю. На втором ярусе располагались зал приёмов, покои, в которых Нобунага уединялся для решения задач государственной важности, и множество гостиных. Стенные панели и створчатые ширмы там были украшены чудесными росписями на позолоченном фоне, рамы фусума[36] покрыты чёрным лаком, а потолки и опорные столбы — узорами, в которых сочетались зелёный, жёлтый, красный, чёрный и белый цвета. Живописное убранство покоев третьего яруса состояло из искусных изображений цветов, птиц, отшельников и лошадей. Четвёртый ярус был отведён драконам и фениксам. На пятом никаких произведений художества не имелось. На галерее шестого столбы блистали алым лаком, а во внутренних помещениях опоры, снизу доверху золочёные, несли на себе лики десяти последователей Будды и картины, запечатлевшие этапы пути Учителя к просветлению. Седьмой же, последний, ярус был вызолочен вдоль и поперёк, а на опорных столбах, потолке и стенных панелях с величайшим тщанием выписаны драконы, древние правители и правительницы, а также десять учеников Конфуция. Замок, ко всему прочему, имел цельностальные ворота, получившие название Врата Чёрного Золота, а участки стен около них были двойной каменной кладки.
На подступах к замку с утра до ночи царило оживление. Каждый день мерялись силой борцы сумо, а по вечерам устраивались огненные потехи.
После осмотра крепости Тятя удостоилась аудиенции в церемониальных покоях дворца. Гордился ли Нобунага красотой племянницы и по этой ли причине хотел представить её своим приближённым — кто знает. Так или иначе, аудиенция проходила в присутствии изрядного числа высокопоставленных воинов. Все приветствовали Тятю с почтением, на которое вправе рассчитывать племянница верховного правителя, и только Удзисато Гамоо, тот самый, кому было поручено показать княжнам замок, держался совсем по- другому. Этот молодой круглолицый самурай, высокий ростом, статный и дородный, взглянул на девушку как на давнюю знакомую и непринуждённо осведомился, не слишком ли утомила её прогулка по крепости. В его поведении не чувствовалось ни высокомерия, ни дерзости, и в то же время в нём недоставало той придворной учтивости, какую неизменно проявляли по отношению к княжне Асаи все прочие воины. Тяте с детства было знакомо имя Гамоо — его носил влиятельный клан из провинции Оми. И теперь представитель этого клана стал единственным человеком, перед кем Тятя невольно опускала глаза. Она и сама не знала, почему робеет в присутствии Удзисато — возможно, оттого, что он принадлежал к прославленному роду, который прошёл через все междоусобицы Эпохи воюющих провинций и ни разу не пустил захватчиков на свои земли. Когда Удзисато удалился, мастер чайной церемонии, сидевший рядом с Тятей, шепнул ей, что среди молодых воинов из окружения Нобунаги этот подаёт самые большие надежды.
— Господин Гамоо блестяще управляет городом и замком Хино. Говорят, что людям в его владениях сейчас живётся куда лучше, чем раньше. Человек с такими способностями далеко пойдёт — ему обеспечены самые высокие посты.
Через три дня после Тятиного прибытия настало время праздника Бон [37]. Нобунага, любивший жить на широкую ногу, велел украсить по этому случаю замок, город и гору Адзути фонариками, сделанными по образу поминальных даров, которые были поднесены некогда духу его предка Удзи Оды и хранились в просторных покоях семейного храма. Зрелище вышло дивной красоты, и насладиться им смогла не только знать, но и все горожане, включая купцов и ремесленников.
Когда стало смеркаться, жители города выстроились в ряды на улицах у подножия замка и с наступлением часа Пса[38] дружно зажгли факелы, которые все как один держали в руках. Факелы были начинены порохом, затрещали фейерверки, и вскоре тем, кто глядел на город с вершины горы, из замка, стало казаться, будто улицы обратились в пламенеющие реки. На каждом перекрёстке петарды вторили сполохам потешных огней в небесной выси, молодые самураи в парадном облачении гарцевали в искрящемся вихре.
Тятя любовалась празднеством, стоя у ворот особняка одного знатного воина на вершине невеликого холма, нависающего над городом, — туда препроводил её Удзисато. Мимо них проносились галопом отряды высокородных всадников, спешивших присоединиться к народному гулянью. Силуэты юных воинов то выныривали из моря огня, то уходили в него с головой — Тятя глаз не могла отвести от столь дивной картины. Один из отрядов возглавлял Такацугу Кёгоку. Она не узнала его — это Удзисато указал ей на присутствие кузена. Даже когда отряд повернул назад и снова промчался мимо во весь опор, Тяте не удалось разглядеть Такацугу во мраке ночи.
К часу Свиньи[39] праздник огня в городе закончился, и толпа хлынула к подножию горы. Конная стража дозволила пустить в опоясывающий Адзути ров, заполненный озёрной водой, лодки с фонариками. Тысячи людей пришли посмотреть на алые капли пламени, рассеянные по водной глади. А высоко над головами в небе парили семь ярусов главной башни, и внешние галереи каждого из них были увешаны фонариками, в которых волновались на ветру огненные язычки. Радостный гомон и восторженные восклицания не смолкали на подступах к замку до рассвета.
Той ночью Тятя и Охацу удостоились чести побывать на пиру, устроенном в зале приёмов на втором ярусе тэнсю. Поскольку это была не официальная церемония, гости, не стеснённые законами этикета, расселись на внешней галерее, кто где хотел, и услаждали взор разворачивавшимся у основания горы действом.
Тятя чувствовала себя неловко в присутствии Такацугу — тот сидел в одиночестве в нескольких кэнах[40] от неё. Девочка не знала, дозволяется ли правилами приличия первой обратиться к нему, и потому помалкивала, смущаясь и робея своего блестящего окружения. Удзисато, расположившийся подле неё, сказал — ласково и совсем по-дружески:
— Когда вернётесь в Киёсу, не забудьте описать этот чудесный вечер своей матушке.
Судя по всему, он и правда находил удовольствие в том, что происходило вокруг. Свет фонариков, развешанных под стропилами, падал на его лицо, несущее отпечаток беспечного спокойствия. В тот момент, глядя на Удзисато, трудно было поверить, что этот молодой воевода уже успел отличиться не в одном сражении. Лицо же Такацугу, маячившее чуть вдалеке, было, напротив, отмечено странной суровостью, как показалось Тяте. Ощущение жестокой силы, исходившее от него, совсем не вязалось со сдержанной христианской верой.
На следующий день Тятя снова наведалась в замок, но и в этот раз у неё не было возможности обменяться с двоюродным братом хоть одним словечком.
II
