мягкое ложе располагало ко сну. Но даже пьяный и утомленный любовными играми, Конан ощущал беспокойство. Были ли тому причиной призраки, бродящие в стенах замка, или пьяные выкрики в зале наверху, или жаркие тела двух женщин, лежащих рядом, но киммериец беспокойно ворочался с боку на бок, проклиная бессонницу, пока незаметно для себя самого не провалился в сон.
Ему снилась битва прошедшего дня: звон железа и быстрый топот ног по запутанным коридорам и переходам, пляшущий свет факелов в подземелье, искаженное ужасом прекрасное девичье лицо. Ему снились родные горы с огромными снежными шапками и зелеными долинами, выжженные поля сражений и южные города с высокими минаретами. Снились друзья и враги — полузабытые лица давно минувших дней.
В конце концов из всех лиц осталось только одно: гордое, в обрамлении пламенно-рыжих пышных волос, с чертами, отмеченными монаршим благородством и мудростью, — лицо королевы Руфии, повелительницы и рабыни королей ивоеначальников Шема. Этой ночью она явилась в сны Конана не в королевской парадной мантии, а такой, какой варвар увидел ее впервые, — обнаженной, испуганной, с выражением муки в огромных глазах. В сновидении она бежала, прижимая к груди какой-то комок грязных тряпок, а у нее за спиной, перелетая из тени на свет и сновав тень, неслась высокая женщина в одеянии из черной блестящей кожи. Сталь сверкала в ее воздетых к луне чешуйчатых руках. Было что-то знакомое в этом демоне, словно когда-то давно Конан знал эту женщину — или похожую на нее…
Потом замелькали другие видения, сменяя и тесня друг друга, как бывает только во сне. Женщина перед большим каменным алтарем со взором, устремленным в пустоту. Девушка, совсем ребенок, худенькая и светловолосая, бредущая навстречу ей, словно зачарованная.
Стебель, разрывающий тьму, клубящуюся у ног ведьмы, лезущий вверх, на глазах наливающийся ядом. Диковинный бутон, набухающий на этом странном покачивающемся стебле… Вот женщина-змея простерла над ним руки. Вспышка молнии перечертила небо, блеснув на кинжале в ее руке и озарив бледное лицо. 'Зерити!' — чуть не закричал во сне Конан, наконец узнав ее. Зерити — стигийка, ведьма, некогда королева Асгалуна в Шеме и вечный враг Руфии, преследующий ее наяву и в ночных кошмарах. «Зерити», — повторил Конан.
Сучка, которая давно была бы мертва, если б ее черное колдовство не оказалось сильнее двух футов доброй стали, которыми киммериец собственноручно проткнул ведьму.
Затем варвар увидел Руфию, мечущуюся на своей шелковой постели, — королеву тоже мучил злобный призрак колдуньи. Ее стенающая душа стояла в это время перед маслянисто-блестящим алтарем; она протягивала ведьме посиневшее тельце ребенка, завернутое в тряпки, — свою новорожденную дочь, принцессу Исмаэлу. Зерити с торжествующей улыбкой шагнула к ним, замахнувшись сияющим кинжалом.
А в гробнице позади алтаря ворочался некто, кто был темнее и бесконечнее самой тьмы. Он беззвучно смеялся, его черные пустые глаза смотрели на трех женщин, стоящих перед огнем…
Проснулся Конан от того, что чьи-то не слишком нежные руки трясли его за плечи. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит поперек матраса, свесив голову, а обе девушки тормошат его изо всех сил. Спросонок Конан недоуменно воззрился на них: своего сна он уже не помнил.
— Можешь ты спать спокойно, киммерийский бык? Ты крутишься и бьешься так, словно сцепился с самим Нергалом! Остынь! Ты чуть не задушил беднуюЛилит!
Конан наконец проснулся.
— Тэлия, прекрати меня трясти! Я и так еле соображаю. Лилит, я и в самом деле прижал тебя?
Лилит, охая, держалась за горло, но, осмотрев ее, Конан не нашел ни синяков, ни ссадин.
— Ну, — заключил он, — кажется, я ничего тебе не сломал.
— Не хватало еще, чтобы ты мне что-нибудь сломал! — возмутилась Лилит. Голос ее звучал плаксиво и кокетливо. Она отвернулась, притворяясь рассерженной, но не торопилась запахивать на себе ночную сорочку.
— Вы должны меня простить, — сокрушенно произнес Конан. — Бывает, что воинов преследуют в снах призраки убитых.
— Может, ты и вымолишь себе прощение, — лукаво сказала Тэлия, — если догадаешься как.
— Вот так? — спросил Конан, набрасываясь на нее и целуя в грудь.
— Вояка, — нежно сказала Лилит, наваливаясь сверху. — Только и умеешь, что драться! Может, ты все же останешься здесь ненадолго? Новый хозяин сделал бы тебя военачальником…
— Над мотыгами и лопатами?! — расхохотался Конан. — Здешним воинам больше пристало пахать землю и копаться в огороде, а не штурмовать замки. Я тут буду не ко двору. Все, что мог, я уже сделал и заслуживаю награды, — с этими словами он с наслаждением вытянулся на мягком ложе. — К тому же Тедран, как человек умный, с радостью поделится со мной добычей, но не захочет делить власть!
— Ты здесь как сосна посреди кустов, — вздохнула Лилит, — а мы как розы среди травы. Нам тоже несладко придется, если мы останемся.
— Ну так уезжайте со мной, — рассмеялся Конан, обнимая их обеих. — Скажите правду, девочки, неужели вам никогда не хотелось повидать юг? Например, города Шема?
Наутро, едва проснувшись, Тедран велел разыскать Конана. Как киммериец и полагал, новый хозяин собирался предложить ему взять из добычи все, что придется по нраву, и как можно скорее убираться восвояси. Тедран даже был готов пожертвовать значительной частью ценностей, если это поможет могучему северянину уехать в тот же день.
Но, обшарив весь замок от подвалов до башни, киммерийца нигде не нашли. Наконец один мальчишка, отиравшийся с утра у кухни, сказал, что Конан встал еще до света, поел с какими-то двумя богато наряженными дамами и уехал вместе с ними.
В первый миг Тедран растерялся. Но, обнаружив, что из всей добычи были взяты только шесть лошадей, небольшой запас еды и оговоренная часть сокровищ, новый барон вздохнул с облегчением и махнул рукой.
Глава 2
ЗЕРИТИ
Ведьма закончила творить колдовство и устало опустилась на пол рядом с алтарем. Над черным, иссеченным молниями камнем еще курились тоненькие струйки дыма. Ядовитые испарения клубились черным облаком, оно неподвижно висело под потолком, скрывая резные навершия колонн. Уголья на алтаре затянуло седой золой, тонкая пудра магического порошка сыпалась на плиты пола.
Все это были красноречивые свидетельства колдовских усилий — на этот раз неудачных. Но Зерити не отчаивалась, чувствуя, что даже неудачи приближают ее к заветной цели. Скоро, очень скоро невидимые преграды, подточенные, словно водой, искусными чарами, рассыплются в прах. Древние оковы будут разбиты, потайные двери — искрошены в щепы! И тогда настанет время исполнить великий, поражающий воображение замысел!
Отдохнув, ведьма спустилась по ступеням возвышения, на которых стоял алтарь. Возвышение изображало Звезду Магов, но от старости многие камни провалились, и магические линии были прерваны. Зерити, прийдя к ларду у стола с чадящей масляной лампой, принялась доставать и разворачивать пожелтевшие от времени пергаментные свитки, такие же желтые, как пальцы, теребящие их. Зерити невольно вздохнула. Ее когда-то бронзовая кожа побледнела и выцвела в этой душной темнице. Много лет прошло с тех пор, как ведьма в последний раз ощущала прикосновение солнечных лучей. Но Зерити не испытывала тоски по внешнему миру — одну только бесконечную усталость, рожденную бесчисленными часами ворожбы и магического транса. Глаза ее покраснели и слезились от удушливого, едкого дыма курений. Требовалось немедленно восстановить утраченные силы, пока ее еще не сморил сон.
Ибо труды ее в этот день были воистину велики. Подобно простому пахарю родной Стигии, что возделывает свои поля, бредя по колено в тяжелом вязком иле после разлива черного Стикса, весь день Зерити пробиралась бесконечными лестницами и переходами в темных чертогах, лежащих по ту сторону
