Комната не убиралась давно, в кастрюлях и мисках плесневело бабкино варево, и Кивинов был безумно рад, что догадался прихватить с собой противогаз. Сама покойница лежала на кровати, уткнувшись лицом в стенку и завернувшись в кучу тряпья. Кивинов сел на единственный стул, сдвинул в сторону кастрюли и принялся писать протокол осмотра трупа, решив найти документы Марии Степановны немного попозже.
'Интересно, когда я умру?' – вдруг в его голове мелькнула шальная мысль. Кивинов тяжело вздохнул.
Вот жила себе одинокая бабка, умерла, и дела никому нет, ни детям, ни внукам. Хорошо, хоть соседи позвонили. А то был как-то случай – умерла бабуля и лежала в своей квартире года два, не меньше, до тех пор, пока ее не обнаружили квартирные воры, вынесшие дверь. Видимо, поживиться чем-нибудь хотели. Да, можно только представить себе их состояние, когда в кровати они обнаружили высохший скелет. Воры бежали из квартиры со всех ног, даже старинных икон не прихватили. Зато их потом прихватили работники морга, не бывшие столь суеверными.
Кивинов закончил протокол и стал искать паспорт усопшей. Нечаянно он зацепил одну из кастрюль, которая с грохотом рухнула на пол. 'Черт!' – ругнулся он, поднял кастрюлю и, поставив ее на место, продолжил поиски. Вдруг его взгляд остановился на кровати.
На ней, судорожно вцепившись в белье и выпучив старческие глаза, сидела Мария Степановна, уставившись на Кивинова парализованным, ничего не понимающим взглядом. То, что еще минуту назад она была Совсем в другом положении, у Кивинова сомнений не вызывало.
– Жива, мать твою так! – понял вдруг он, и ту до него дошло, что в противогазе, с Фредди Крюгером на груди и с ножом в руках, которым он безуспешно пытался открыть абсолютно чужой комод, он выглядит по меньшей мере, нефотогенично.
Кивинов опустился на стул, а Мария Степановна, пробормотав что-то себе под нос и перекрестившись, вновь упала на кровать. Андрей стащил с себя противогаз, в нос ударил резкий запах плесени и мочи. Подойдя к бабке, он потрогал пульс. Мария Степановна была жива, но находилась в глубоком обмороке. Кивинов набрал телефон «скорой», а затем позвонил в дежурку.
– Андрюха, ну куда ты пропал? Давай данные покойной.
– Она жива, мудак! – прорычал Кивинов и бросил трубку на рычаг.
Затем открыл для «скорой» входную дверь, вылез на лоджию, оделся и побежал на остановку. Приехав в отделение, он вдруг с ужасом вспомнил, что оставил у бабки на столе сопроводиловку в морг на вскрытие и протокол осмотра ее трупа, причем написанный со всеми подробностями, вплоть до описания нижнего белья старухи, которого Кивинов, естественно, в глаза не видел, а взял из головы, так как по закону требовалось описывать все, что находится на трупе. Возвращаться к бабке он не захотел.
Как выяснилось часа два спустя, Мария Степановна неделю назад заболела и все время лежала на кровати, даже естественные надобности справляя под себя. От скисшей пищи и нечистот и пошел тот самый настороживший соседей запах. На их звонки в дверь она не отвечала, потому что постоянно спала. Приехавшие по вызову врачи обнаружили ее в состоянии панического транса, но, сделав укол, привели ее в чувство. То, что больная пыталась объяснить врачам, так и осталось бы для них загадкой, не найди они оставленного Кивиновым протокола. Оказав старушке помощь, доктора умчались, бросив протокол на том же самом месте, может, специально, чтобы повеселить «усопшую», а может, чтобы в скором времени не писать новый.
Кивинов, вернувшись с удачного оформления «трупа», заглянул в дежурную часть, намереваясь высказать дежурному все, что он о нем думает. Но дежурный был занят. Перед ним на скамейке, широко раскинув ноги, полулежала дама лет шестидесяти и во весь голос требовала провести экспертизу на предмет изнасилования ее ее же бывшим мужем. Дежурный из-за своего стола виноватым голосом объяснял ей, что этого сделать не может, и направлял ее в женскую консультацию, но гражданка требовала провести экспертизу немедленно.
Рядом, на полу, помощник дежурного безуспешно пытался связать подвыпившую полуголую девицу, осыпающую все отделение отборным матом. Делал он это, по его словам, уже третий раз в течение часа. Может, руку ввиду своей молодости набивал, а может красотка гибкая попалась. Как бы то ни было, сейчас помдеж вязал ее 'ласточкой'.
Поняв, что у дежурной части хватает забот и без него, Кивинов отправился к себе.
Часть 3
Глава 1
В связи с похоронами Клубникина жизнь в отделении на пару дней замерла, но после проводов Володи в последний путь все вернулось в прежнее русло.
Его кабинет теперь занимал депортированный из Латвии опер Дукалис, латыш русского происхождения, не пожелавший уступить игу националистов и переехавший в Питер из латышской глубинки. В отличие от Клубникина он был толстоват, тяжел на подъем и не слишком разговорчив, но, как и Володя, любил женщин, водку и футбол.
Кивинов сидел в своем отремонтированном кабинете, печатал отказник на смерть друга, смахивал скупую слезу и слушал радио, где передавали песню в память о Володе.
– Первый тайм мы уже отыграли… – надрывался исполнитель.
'Опять про футбол, – подумал Кивинов, – не могли что-нибудь про любовь поставить'.
Заглянул Соловец:
– Андрей Васильевич, зайди ко мне, надо посоветоваться.
Кивинов безропотно поднялся и пошел вслед за начальником.
– Значит, так, – сказал Соловец, входя в кабинет, – Волков пока не звонил, но надо активизироваться. Глядя в окно, ничего не высидишь.
Волкова Соловец отправил на Литовский проспект, дежурить у квартиры Виталика. Данных его установить так и не удалось. В квартире на Лиговке была прописана какая-то Софья Квадратаки, судя по фамилии, гречанка, почтенная дама 1917 года рождения.
Посетивший квартиру под видом сантехника Таранкин, вконец испортив и так еле живую канализацию, выяснил, что Софья Иосифовна живет с постояльцем, который аккуратно платит за одну комнату. Дверь в ту
