сохраняются в чистоте только благодаря обряду», — говорила мать.
Мать признавала, что Библия составляет, единственную основу христианского учения, но Библия — книга трудная, и в ней содержится много неясного: не всякий человек может толковать Священное Писание правильно. Для этого дела должны иметься в Церкви должным образом избранные и получившие посвящение служители Божий, получившие сан преемственно от самих апостолов Христовых. Если бы не было этих призванных истолкователей христианской религии, никто не мог бы истолковать как следует содержащуюся в Библии Божественную Премудрость.
Так рассуждала в церковных вопросах моя мать, и с этой позиции ее не могли сбить ни брань, ни мольбы моего отца. Единственный вопрос веры, на котором родители были вполне согласны, — это была их одинаковая нелюбовь к католицизму. Папистов и мать — епископалистка, и отец — независимый фанатик одинаково сильно ненавидели.
Вы родились в веке религиозной терпимости, и вам может показаться странным, что приверженцы этой почтенной религии встречались с недоброжелательным к себе отношением нескольких подряд поколений англичан; теперь уже всем хорошо известно, что католики — хорошие и полезные люди. В наше время не станут смотреть свысока на Александра Попа или на какого другого паписта только за то, что он — папист.
Время короля Иакова было иное. Тогда Виллиама Пенна презирали за то, что он был квакер. Ах, дети, представьте себе, что в то время казнили таких аристократов, как лорд Страффорд, таких духовных деятелей, как архиепископ Плонкетт, таких государственных деятелей, как Лангорн и Пикеринг. И казнили их по доносу подлых и низких людей, и ни одного голоса не было в их защиту. И знаете почему? Потому что они были католики!
Это было время, когда каждый считающий себя патриотом английский протестант носил под плащом налитую свинцом дубину, которая предназначалась для безобидного соседа, осмелившегося расходиться с ним в религиозных воззрениях.
Это было какое-то повальное безумие, и длилось оно долго. Слава Богу, что эти времена прошли. Религиозный фанатизм стал редким явлением и принял мягкие формы.
Вам, может быть, мои слова покажутся нелепыми, но в те времена религиозный фанатизм имел право на существование. Вы, наверно, читали, что за сто лет до моего рождения Испания была могущественным государством, которое росло и процветало. Моря бороздились испанскими кораблями. Войска испанские появлялись всюду и одерживали победы. Испания в литературе, науке, во всех делах являлась передовой нацией Европы.
Между Испанией и нами — вы уже читали про это — царила вражда. Наши искатели приключений нападали на испанские владения в Америке и грабили их, а испанцы ловили наших моряков и жгли их живьем при помощи своей дьявольской инквизиции. И вот наконец враги стали угрожать нам вторжением. Ссора разгоралась, и все прочие нации отошли в сторону поглядеть, кто победит. Вы видали, ка, к дерутся на шпагах в Гокле на Холле. Толпа стоит вокруг и смотрит. Так было и тут. Все отошли в сторону и глядели на борьбу испанского великана с маленькой, но крепкой и упорной Англией.
Воюя с Англией, король Филипп объявлял себя посланцем папы и мстителем за поруганные права римской Церкви. Среди английских дворян было много католиков. Таков был лорд Говард и другие, и все они храбро и стойко сражались с испанцами. Но несмотря, однако, на это народ не мог забыть того, что римский первосвященник был не на стороне англичан, а на стороне их врагов. Англия боролась и победила под знаменем протестантской веры.
Озлобление против папизма усилилось в царствование Марии, которая хотела насильственными и жестокими мерами навязать своим подданным ненавистную им религию.
А затем нашей свободе стала угрожать другая великая католическая держава Европы. Чем больше возрастало могущество Франции, тем сильнее становилось недоверие народа к папистам в Англии. Это разделение народа на две религиозные партии достигло своей высшей степени в эпоху, мной описываемую. Людовик XIV только что отменил Нантский эдикт, обнаружив тем самым свою нетерпимость к протестантской вере, столь любезной английскому народу.
Узкий английский протестантизм был не столько религиозным чувством, сколько патриотическим отпором дерзким ханжам, которые посягали на нашу независимость и свободу.
Итак, англичане-католики не пользовались у нас популярностью, причем их не любили не за то, что они понимали иначе догматы о пресушествлении; их подозревали в симпатиях к императору и французскому королю.
Теперь, после наших военных успехов и побед, мы обеспечили свою национальную независимость и свободу, и религиозное озлобление исчезло, а тогда жертвами этого озлобления становились большие, выдающиеся люди.
В дни моего детства недоброжелательство к католикам обострилось в силу совершенно особенных причин. Дело, видите ли, в том заключалось, что католиков стали бояться. Пока католики составляли находящуюся не у дел партию, на них можно было не обращать внимания. Но вот к концу царствования Карла II стало ясно, что английский трон переходит окончательно в руки католической религии. Папизм становился придворной религией, принадлежность к нему облегчала жизненную карьеру.
Пока католики были беззащитны, их обижали, права их попирались. Теперь они шли к власти. А что, если они начнут мстить? Что, если они станут платить тою же монетой своим обидчикам?
Повсюду царили тревога и беспокойство. Беспокоилась английская Церковь, для которой единоверный король так же не нужен, как для здания фундамент, беспокоилось дворянство, набившее себе доверху сундуки золотом, отнятым у монастырей, беспокоился народ, отождествлявший католичество с доносами, пытками и мучительными казнями. Все сразу встревожились.
И положение было действительно не из хороших. Надобно было готовиться к самому худшему. Король при жизни был очень плохим протестантом, а когда умирал, обнаружилось, что он никогда не исповедовал искренно протестантскую религию. Сыновей законных у него не было, и наследником Карла оказывался его младший брат, герцог Йорский. Про него все знали, что он крайний и узкий папист. Что касается супруги герцога, Марии Моденской, то она было такая же ханжа, как и ее супруг. Если бы у этой четы появились дети, то они, конечно, воспитали бы их в католической религии. В этом решительно никто не сомневался.
И что же выходило из всего этого? То, что английский трон становился достоянием католической династии.
Мать моя представляла собой епископальную Церковь, отец — независимую секту, но как для одной, так и для другого эта католическая династия была ненавистна.
Упомянул я вам о всех этих событиях потому, что они близко соприкасаются с моей жизнью. Из дальнейшего моего рассказа вы увидите, что в стране шло сильное брожение. Даже я, простой деревенский мальчик, был захвачен этим водоворотом, и события исторического характера положили неизгладимый отпечаток на всю мою жизнь. Если бы я не указал вам на последовательность, в которой совершались события, вы не могли бы понять, почему моя жизнь сложилась так, и не иначе.
Король Иаков II вошел на трон при гробовом молчании очень большого количества своих подданых. Мои родители принадлежали к числу тех англичан, которым хотелось видеть на троне протестанта.
Как я уже вам сказал, в детстве я не знал развлечений. Несколько раз мне пришлось быть на ярмарке. Иногда же в наше селение заезжал какой-нибудь фокусник или владелец редкостей. В таких случаях мать совала мне украдкой от отца один-два пенни, сэкономленные ею на хозяйстве, и провожала незаметно для строгого родителя до двери.
Развлечения эти были, однако, чрезвычайно редки и поэтому производили на меня сильнейшее впечатление. Уже будучи в шестнадцатилетнем возрасте я мог пересчитать по пальцам развлечения, на которых мне пришлось побывать. Помню я силача Виллиама Харкера, который поднимал на себе саврасую кобылу фермера Алькотта. Затем к нам приезжал карлик Тобби Ладсон. Этот карлик был так мал, что мог влезть в большой кувшин. Этих двух я помню очень хорошо. Они поразили мое детское воображение. Потом приезжал кукольный театр и настоящие актеры, представлявшие «Очарованный остров». Голландец Мейнгер Мюнстрер понравился мне тем, что умел плясать на туго натянутом канате, играя в то же время на струнном инструменте. И играл он чудесно. Но всего более мне понравилась пьеса, которую представляли в театре на Портстдаунской ярмарке. Пьеса эта называлась «Правдивая старая история о купеческой дочери
