— Двенадцать, тринадцать, четырнадцать! Быстрей, уроды! На бабе своей корячиться будешь! — Дыгало переступал через них, подгонял пинками…
…Бежали по лабиринту из железных, отполированных ладонями турникетов, рывком подтягивая себя из одного изгиба в другой, мельтеша друг за другом, как в калейдоскопе…
…Пробегали, ловя равновесие, по бревну. Чугун поскользнулся и со всего роста сел верхом, повалился на землю, корчась от боли.
— Назад, уроды! Все назад! Десант своих не бросает!
Пацаны бросились обратно, со злостью отвесив на бегу несколько пендалей Чугуну…
…С разбегу карабкались на дощатую стену и переваливались на другую сторону, спеша успеть до того, как опустится занесенный ремень.
— Быстрей, уроды! Пуля не ремень — догонит!..
…Ползли по-пластунски по залитой до краев густой грязью луже под низко натянутой колючкой.
— Ниже голову! — Дыгало каблуком в затылок впечатал Джоконду лицом в грязь. — Дурная голова — подарок для снайпера!..
— Десять влево — упал! Десять вправо — упал! Не давай прицелиться!
Пацаны короткими перебежками продвигались вперед, падали на жесткую землю, перекатывались за камень, тут же вскакивали, бросались в другую сторону и снова падали, отбивая колени и локти.
— Десять влево — упал! Десять вправо — упал! Ты уже труп, урод, ты понял? Твою похоронку мать читает! Десять влево — упал!..
…В полной выкладке, с разбухшими от камней рюкзаками стояли под щебневой горой.
— Командир, готовность!
— Товарищ сержант, второе отделение к выполнению поставленной задачи…
— Отставить!
Дыгало прошел вдоль строя и упер палец в Чугуна.
— Открой рюкзак!
Чугун обреченно снял рюкзак и открыл. Сержант опрокинул его, вытряхнул — под небольшим слоем камней он был набит свернутым брезентом. Дыгало медленно поднял глаза.
— Это залет, воин! — отчетливо произнес он. — После отбоя — ко мне!
И снова под полуденным палящим солнцем пацаны лезли на щебневую гору, задыхаясь, проскальзывая вниз лицом по острой щебенке. А когда подняли залитые потом грязные лица, увидели сквозь багровое марево в глазах первое отделение — те, посмеиваясь, возбужденно потирая руки, ждали их на вершине.
Они молча лежали в темной казарме, прислушиваясь. Из комнаты сержанта доносились звуки тяжелых ударов и приглушенные стоны. Затем дверь открылась, Чугун на подгибающихся ногах, жалко съежившись, проковылял к своей кровати.
Джоконда повернулся, зарылся лицом в подушку… И в то же мгновение вспыхнул свет.
— Рота, в ружье!
Одуревшие от усталости и недосыпа пацаны расхватывали в оружейке автоматы, броню и подвески, надевали на бегу.
Неправдоподобно огромная луна висела над горами, тишина и ночной покой царили вокруг. И только размеренный топот сотен ног по горной дороге, тяжелое дыхание сотен ртов, изредка окрик сержантов:
— Не растягиваться! Держи дыхание!
Небо порозовело, первые лучи солнца прострелили между вершин. Колонна все так же размеренно бежала по забирающей все круче вверх дороге. Далеко внизу открылась долина с украшенными цветами склонами, взлетной бетонкой и игрушечными домиками военного городка. Но вся эта красота была не для них, пацаны пустыми, бессмысленными глазами смотрели в колышущуюся спину бегущего впереди.
Воробей вдруг закатил глаза на бегу и повалился навзничь. Кто-то споткнулся об него, не оглянувшись, другие перепрыгивали или обегали стороной.
— Назад! — заорал Дыгало. — Второе отделение, назад! Взяли двое! Пушку, рюкзак — разобрали быстро!
Пацаны сняли с Воробья автомат, подвеску и рюкзак. Лютый и Джоконда подняли его и, придерживая с двух сторон, почти волоком потащили дальше. Отделение замедлило ход, остальные обогнали их и, не сбавляя темпа, вскоре скрылись за поворотом.
Когда они добрались до места сбора, рота уже отдыхала на зеленом склоне. Пацаны повалились на траву.
— На, держи, урод пернатый! — Чугун швырнул рюкзак в Воробья. Ряба бросил рядом с ним автомат и подвеску. Воробей сидел, поджав колени к груди, жалко ссутулившись, часто, со всхлипом дыша.
Лютый трясущимися пальцами достал спичку, попытался попасть по коробку и выронил. Джоконда щелкнул зажигалкой, остальные прикурили, придерживая его пляшущую на весу руку.
— Это что, каждый раз тебя на горбу таскать, Воробей? — сказал Лютый. — Своего барахла мало.
— Ну убей меня теперь! — взвизгнул вдруг Воробей. — Ну убей! Давай! — Он вдруг кинулся на Лютого, вцепился в него обеими руками.
— Да отвали ты! — Лютый оттолкнул его. Воробей отлетел и скорчился на траве, истерически всхлипывая.
— Я не могу так больше… Я не могу… Я так не могу… Не могу больше… Не могу, не могу…
— Да заткнешься ты? — Ряба пошарил вокруг и швырнул в него коробком. — Не можешь — катись отсюда! Завтра построение — выйди да скажи.
— И выйду! — крикнул Воробей. — Выйду! Что, презираете меня, да? — лихорадочно оглядел он пацанов. — А мне плевать! Плевал я на вас на всех, поняли? — Он действительно плюнул, но тягучая слюна повисла на губах. Он растер ее ладонью и затих, опустив голову.
— А там Оля ждет не дождется, — глумливо подмигнул Чугун.
Помолчали, дымя папиросами, не глядя друг на друга.
— А еще вниз столько же, — сказал Стас, глядя в долину. — Может, разбежаться и… — кивнул он. — Чтоб долго не мучиться.
— Слышь, Пиночет, — окликнул Джоконда Бекбулатова. — Ты ведь чеченец?
— Ну так что?
— Как же ты против своих воевать будешь?
— Слушай, какие они мне свои? — с полоборота завелся Пиночет. — Ты думай, что говоришь, да? У меня дед воевал, прадед воевал, прапрадед воевал…
— Да я не о том, — ухмыльнулся Джоконда. — Ты же мусульманин. И там мусульмане. Аллах не простит.
— Слушай, отвали, да?
Посмеялись и снова замолчали.
— Я тоже завтра выхожу, пацаны, — сказал вдруг молчавший до этого Серый. — Мать письмо прислала, давно уже, — достал он в подтверждение листок. — Болеет она. Если убьют… У нее ж вообще никого, кроме меня… Один я не вышел бы, как последний чмырь. Ну чо, пацаны? — Он оглядел ребят. — Никто больше?
Все отводили глаза.
— Парни говорили, в Афгане неделю на боевых по горам шаришься, две на базе кайфуешь, — сказал Ряба. — А тут с Дыгалой до войны не доживешь, раньше сдохнешь.
— Ну так что, Ряба?
Тот глубоко затянулся, выдохнул — и отрицательно покачал головой.
— Ну что, Воробей, договорились? — неуверенно спросил Серый. — Только вместе выходим, да?
Тот кивнул, не поднимая головы.
На построение Дыгало надел парадку с двумя медалями. Полк выстроился на плацу. Комполка, приземистый мужик без шеи, с короткими мощными руками, говорил зычным голосом, привычно коротко рубя фразы, будто командовал атакой:
— Двенадцатого декабря. Находясь на боевом выходе. В районе перевала Кандагар. Взвод попал под
