Прихватив с собой ящик с инструментами, я покинул Вселенский Очень Линейный и попросил прикрыть меня огнем, если что. Волк, правда, в последний момент вспомнил, что есть у него робот исследовательский, но было уже поздно. Все самому приходится делать. Все самому.
Вертящийся знак «объезд» ничего существенного для изучения не представлял. Так, тумба вертящаяся. Большая, зараза, правда. Но так, ничего необычного. Внутри ядерный двигатель, сварное железо, местами пробитое насквозь. Хлам.
Я повертелся пару минут вокруг знака, потом понял, что сердце зовет меня дальше, к неживому звездному полотну. Интересно, кстати, почему знак этот поставили? Что за напасть случилась на трассе? Или совесть заиграла у тех, кто смерти любопытным обещал?
Пока ответов нет. Но есть весьма интересное наблюдение. Чем дальше отлетаю от «объезда» и от Корабля, тем неестественные становятся звезды. И горят они слишком ярко. И вид у них…
Седьмое чувство охотника заставило меня протянуть вперед руку. Вселенная была твердой и чуть упругой.
Кажется, я закричал. И даже врубил на полную мощность заплечные ускорители, чтобы рвануть с проклятого места. Но не смог. Передо мной было нечто, что не в силах был объяснить мой свихнувшийся мозг. Передо мной была твердая вселенная.
С корабля сыпались тревожные вопросы о моем состоянии, здоровье и последней воле. Кузьмич даже поинтересовался, упомянул ли я его в своем завещании, если таковое имеется. Я отключил связь. Не до этого.
Второе прикосновение прошло без криков и лишней истерики. Сердце, конечно, продолжало стучать как бешеное, но первое волнение исчезло. Пришел черед любопытству.
Я постучал по лампочке-звезде. Она немного подумала и лопнула яркой вспышкой.
Ну и дела. Простой охотник за бабочками взорвал звезду. Не поверят, кому расскажу.
Устроившись поудобнее, я открутил перегоревшую звезду. Самая обычная кристаллическая лампочка с ионным цоколем. Мда.
Отцепив от пояса резак, я, недолго размусоливая (лимит кислорода в баллонах еще никто не отменял) принялся проделывать во вселенной отверстие. Пять стандартных минут и готово. Я облизал обсохшие губы, пожалел, что нельзя смахнуть пот со лба и высунул голову в отверстие, прорезанное в поверхности лживой вселенной.
Далеко, далеко внизу, в молочной белизне болтался здоровенный рыбий хвост.
Я убрал голову из дырки, раскрыл инструментальный ящик, неторопливо достал разводной ключ, и со всего маху опустил его на голову. Стекло покрылось трещинами, но выдержало, а голова стала ясной, ясной.
Теперь оценим все трезвыми глазами. И мозгами, соответственно. Я вновь засунул голову во вселенную.
Рыбий хвост находился на своем месте, чуть подергиваясь и подрагивая.
Я включил передатчик и уловил последние слова Кузьмича, обращенные к Волку:
— … Отъели голову, сволочи. Мочи их прямой наводкой.
— Отставить прямую наводку, — не хватало получить заряд дробью в заднюю часть скафандра, — Я возвращаюсь. Готовьтесь немедленно покинуть эту зону.
Через пять стандартных минут я уже был на корабле. Пока Волк, следуя полученной ранее команде, разворачивался на объездную, я стаскивал скафандр и слушал причитания Кузьмича. По его словам, он страшно перепугался, когда увидел, как у меня пропала голова. Причем целых два раза. На его, и Волка, вопрос, что же произошло, я промолчал.
Имел ли я право говорить им, что видел? Имел ли я право разрушать многовековые истины мироздания? Да и поверили бы они мне? Не знаю. Скорее всего, нет. Да и я, уже будучи на корабле, с трудом верил в то, что видел.
Древние ошибались совсем немного. Не Земля покоилась на трех китах. Вся вселенная. И всего на одной рыбине.
— С тобой все в порядке? — Кузьмич обеспокоено порхал перед моим носом и тревожно заглядывал в глаза.
Я через силу улыбнулся.
— Сто процентов. Голова немного… Ну ладно. Займемся делами. Мы уже на объездной?
Кузьмич прервал меня вопросом:
— А если все нормально, то зачем же мы бежим, словно ты увидел конец света.
Бабочек даже не подозревал, на сколько его слова были близки к истине. Я не ответил.
Следующие два дня пути я валялся в кровати, отвернувшись к стенке, и думал о том, что видел. Кузьмич и Волк не беспокоили меня. После того, как я послал их подальше с многочисленными вопросами, они поняли, что я, как командир, имею право на уединение и небольшой отдых. Исключение я сделал только Хуану. Его молчаливое присутствие мгновенно успокаивало меня, когда я просыпался после коротких, кошмарных провалов.
Снилась мне гигантская рыба, которая от старости лет решила помереть, бросив на произвол судьбы то, что несла на себе неисчислимое множество времени. И бедная вселенная, лишенная опоры рассыпается на мелкие кусочки. И один из этих кусочков я сам.
По истечении третьих суток, когда я только валялся без сна, раздалась тревожная сирена, заставившая меня от неожиданности свалиться с кровати. Я больно стукнулся головой о пол, а сверху, в завершение, свалился Хуан.
— Я не разбудил вас, командир? — вкрадчиво поинтересовался Голос, — Извините. Согласен, что я порядочная сволочь, но тут, кажется, начинают появляться новые неприятности.
После того, как я узнал о самой большой неприятности, которая может произойти со всей вселенной, все другие представлялись мне пустячными мелочами. Но, тем не менее, засунув Хуана за пазуху, я поплелся в командирскую рубку. Жизнь то она продолжается.
Вселенский Очень Линейный стоял без движения. Кузьмич прилип к центральному обзорному и тихо ругался на восьми языках.
— Что у вас? — я уселся на свое место, поправил голографию куколки в лучшие дни ее существования и только после этого взглянул за центральный обзорный.
Ответил Волк.
— Дальше я не полечу.
Странно, даже Кузьмич не возмутился. Стоит себе тихонько и любуется на окрестности.
Что там у нас? А-а! Вот тебе и объездная дорога. Наврал старик про безопасность.
За центральным обзорным открывалась панорама зыбучих дыр.
Зыбучая дыра, это тоже, что черная дыра, только в больших количествах. Одна такая дырка еще нечего. Встречаются в космосе, не без этого. Но вот когда такие дырки собираются в кучи, то тут пора играть отходную. Тысячи, а может миллионы черных дыр, через которые не способен пролететь ни один из самых современных кораблей. Координатная система в таких зыбучих дырах не действует, даже обыкновенный компас, и тот отказывается работать. Только сунься, засосет в дырку и поминай, как звали.
Среди ученых, кстати, до сих пор нет единой точки зрения на сущность черных дыр. Одни утверждают, что это звезды, притягивающие к себе даже свет. Другие, что провалы в пространстве и времени, откуда нет возврата. Третьи… Да мало ли чего говорят ученые. Одно ясно, Волку дальше нельзя.
— Приехали, — Кузьмич отлип от центрального обзорного, — Завел нас Хуан. Хуже, чем в минное поле завел.
Далее Кузьмич неожиданно вспомнил хозяйку планеты Бабяга. Нехорошими словами. Потом досталось Волку, за его «идиотизм». Под конец Кузьмич прошелся по моей персоне, упомянув, по чьей милости мы мотаемся по черно свету, позабыв про блага цивилизации.
— И сидел бы я сейчас в оранжерее. Да за бабочками присматривал, — на глазах Кузьмича проступили слезы.
В космосе такое бывает. Нервный срыв. От безысходности. От пустоты. От вечного мерцания далеких звезд. И способ избавить заболевшего от срыва только один. Плюнуть на него и не обращать никакого
