Я наблюдал на экране, как Вадик уже больше часа вел переговоры со строительной фирмой, которой мы собирались поручить облагородить наш бункер.
— Еще раз повторяю, — терпеливо продолжал мой зам. — Здание — девять этажей, площадь каждого — порядка тысячи квадратных метров. Назначение помещений совершенно разное. Я не понимаю, что вам еще нужно знать, чтобы выслать своих специалистов для составления сметы и переговоров на месте.
— Вы понимаете, — мямлил директор фирмы, — это несколько неожиданно для нас. Согласитесь, когда заказчик поручает нам выполнение такого крупного объема работ, мы только радуемся, но ваше условие секретности… Я не представляю, как мы сможем доставить материалы, оборудование и людей, не зная, где находится само здание.
— Это не ваша забота. Я вообще сказал об этом только потому, что могу заплатить немного дороже, но не желаю отвечать на вопросы типа: «Почему материалы нужно доставлять в разные места и ни по одному адресу никакой стройки нет», или «Почему наших людей везли с завязанными глазами». Я не скрываю от вас, что проект секретный. Заказ у нас, мягко говоря, большой. Выполнить наши требования для вас не сложно. Так в чем вопрос? Если вы не хотите браться, так и скажите. Благо, найти подрядчиков в наше время не сложно.
Я любовался этой картиной, получая эстетическое наслаждение. В шефе фирмы явно боролись алчность с осторожностью, а Вадик играл на этом, выторговывая для нас преимущества. Он смотрелся неотразимо в военизированном черном костюме без погон, эмблем и других знаков различия. Мы откопали эти костюмы в каком-то немецком магазине. Может быть, это была старая форма «Вермахта» или какого-то морского подразделения. Я не помню, чтобы видел в жизни или на экране кого-то в такой же одежде, но сидела она отлично. Я сам был тоже черный, но, в отличие от Вадика, у меня был широкий кожаный ремень, на котором болталась кобура с «Вальтером». Такой же ремень был и у моего зама, вот только его украшал «макаров». Сейчас его портупея чинно лежала в верхнем ящике стола: мы решили не стращать видом оружия и без того перепуганных строителей.
Что касается денег, то вчера мы лихо провели свое первое ограбление и в средствах не нуждались. Нашей жертвой пал небольшой германский банк. По ходу дела мы столкнулись всего с двумя проблемами. Трудно было найти в «марковой» стране банк с долларами, учитывая то, что искали мы исключительно по внешнему виду. Я предполагал, что долларовые отсеки были в каждом банке, но лицезреть «зелененькие» мы смогли только в третьем.
Вторая проблема состояла в том, что за один захват можно было утянуть только одну пачку. Так что о полном ограблении речи быть не могло. Мы бы трудились несколько месяцев. В среднем на одну кражу уходило по 3–4 минуты, и за «смену» мы смогли обзавестись суммой около трехсот тысяч. Да и то только потому, что я давил на клавиши, а Вадик стоял возле двери в шлюзе и по моему сигналу вытаскивал новую пачку в соседнюю комнату. Наша система отказывалась работать с «неубранным шлюзом», и дел хватало обоим. Потом Вадик сказал, что этого на первое время хватит, и мы пошли спать.
Сейчас у него в дипломате лежало десять пачек по десять тысяч. Платить мы, разумеется, тоже предпочитали наличными, но подрядчик этого еще не знал. Вадик приберег это на последний момент. Директор-строитель, как обозвал я его про себя, уже вспотел, но никак не мог решиться. Наконец он выдавил из себя:
— Поймите меня правильно. Я не пытаюсь выразить вам недоверие, но мы, как я понимаю, еще недостаточно наслышаны о вас.
Я от души рассмеялся. Насколько разнообразно можно назвать человека жуликом! Я никогда не умел отвечать на подобные вопросы. Попробуй, докажи на словах, что ты «не такой». Вадик тоже ничего не стал доказывать. Он просто шваркнул перед директором все десять пачек и, встав, произнес:
— Вам придется поверить в нашу надежность потому, что мы собираемся платить вперед за каждый этап. В условия секретности входит также уничтожение всей документации после окончания работ и проведение оплаты таким вот способом. Эти сто тысяч — аванс. Завтра я либо увезу с собой деньги, либо людей для обследования на месте. Вас это устроит?
— Без сомнения, — пролепетал директор. — А вы не боитесь вот так вот, без документов, оставлять деньги в чужой организации? Вдруг завтра я заявлю, что тут не сто, а девяносто тысяч, или что половина из них фальшивые? А может, до завтра я вообще отсюда… э… исчезну? Не сочтите это за намек, но мне было бы интересно, на чем основана ваша кажущаяся халатность?
На эту фразу Вадик ответил сквозь зубы:
— Я хочу, чтобы вы поняли — у нас секретный проект. Вы не должны знать, на кого работаете, и поверьте, если наша организация способна финансировать такие проекты, то уж позаботиться о своей безопасности у нее хватит сил. Чтобы решить этот вопрос совсем, предлагаю вам следующее. Сегодня до двенадцати ночи вы, находясь где угодно, берете любой лист бумаги и пишете записку, начинающуюся словами: «Уважаемый Марк». После этого вы уничтожаете это письмо любым способом, какой вам придет в голову. Завтра мы начнем разговор с того, что я передам вам содержание этого письма, и вы раз и навсегда убедитесь, что — ваша профессия, а что — нет. Вы — строитель, вот и стройте, а воровство, подлоги и мошенничество оставьте тем, кто специализируется на этом. На нашем заказе вы можете неплохо заработать. Пусть ваши мысли крутятся вокруг этого. До завтра.
И, не дожидаясь ответа, Вадик покинул помещение.
На следующий день, войдя в кабинет, Вадик с каменной физиономией произнес вместо приветствия:
— Уважаемый Марк, ни хера у вас не получится. Письмо писано на туалетной бумаге в уборной вашей любовницы Людмилы, проживающей по адресу: Барбюса, три, квартира восемьдесят шесть. После чего бумага была использована по назначению. Мы продолжаем дела или вы возвращаете деньги?
Вадик с большим трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. Мы целый вечер просидели за компьютером, и я уже устал крутить джойстик и ругаться по поводу идиотской проверки. Но результаты затмили все ожидания. Представляя момент встречи, мы ржали около часа, но вот теперь смеяться было нельзя. Разумеется, Вадик знал, что я наблюдаю за встречей, и от этого сдерживаться ему было еще труднее, но он с достоинством вышел из ситуации. Ни один мускул не дрогнул на его лице, чего нельзя было сказать о директоре. Вначале он покраснел, потом с опозданием решил поздороваться, но на середине фразы запнулся. Через минуту гробового молчания он вдруг вызвал секретаршу, потребовав себе и гостю кофе.
Когда чашки были на столе, а дверь за симпатичной девушкой закрылась, он неловко проговорил:
— Наверное, я должен принести извинения?
— Это лишнее, — сказал Вадик. Он умудрялся пить кофе с такой же каменной рожей. — Меня интересует только одно: вас устраивают наши условия или нам искать другого подрядчика? Кстати, какой процент вы закладываете в смету на прибыль? В среднем.
— От восьми до пятнадцати процентов, — оттарабанил директор настолько бойко, что даже неискушенному заказчику стало бы понятно, что за этим он следит и что процент у него весьма умеренный.
— Надеюсь, вы уже убедились, что я не из налоговой полиции? провозгласил Вадик. По сравнению с его выразительностью и мой компьютер можно было назвать Качаловым. — Хотите, я расскажу, где вы были до Барбюса и о чем разговаривали с Людой? Так сколько?
Директор судорожно глотнул кофе и пробормотал:
— Не нужно. Сорок.
— Я дам пятьдесят. Вы сами все посчитаете и назовете мне цену. Я не буду драться из-за копеек, а проверить, в случае чего, мы сможем. Ну так как?
— А какие документы вам потребуются для вашей отчетности?
— Никаких, — отрезал мой зам. — На нашей территории вы можете составлять какие угодно бумаги, но после конца работы все документы будут уничтожены. Кроме того, вам будет запрещена любая связь с внешним миром с территории объекта.
— А как же мы будем заказывать и получать материалы? — проговорил удивленный такими строгостями директор.
