Долго умывалась, переоделась.
Раздались три удара в окно. Она тревожно прислушалась. Стук повторился. «Кто-то из наших», — определила она и кинулась к двери.
В комнату быстро вошел Семен Метелин. Запер за собой дверь, извинился за ночной визит.
— Я только что с операции, — сказал он. — Завод по ремонту танков взорвали. Пощупал — пустое ведро под крыльцом, значит, одна.
— Одна, — повторила Ружа. — Кровь? Ты ранен? — встревожилась она.
Метелин ладонью зажал на левом плече фуфайку, через которую просачивалась кровь:
— Пустяки, царапина.
— Дай перевяжу.
Семен снял фуфайку. Пуля задела плечо. Достав йод, марлю, Ружа принялась перевязывать ему рану. Когда закончила, по-старушечьи опустилась на стул, обхватив голову, лихорадочно заговорила:
— Не стало наших! И Надежды Илларионовны. И Василия. И Кости. И Ирины. И Поляковых. Никого! Осиротели мы!
Она не вытирала катящихся по ее щекам слез.
Метелин, догадываясь о страшной беде, переспросил:
— Осиротели? Говори яснее!
Ружа со свойственной ее натуре безжалостной прямотой рубанула:
— Расстреляли.
Метелин качнулся от этого слова, как будто его ударили. Схватившись за спинку стула, он только и мог выговорить:
— Когда?
— Два часа назад, в противотанковом рву, что у Петрушиной балки.
Семен отошел к окну:
— Значит, опоздали мы…
Когда он повернулся к Руже, щеки его были мокры.
Ружа подошла, обняла его за плечи:
— Сема, родной… Я проводила их в последний путь. Подкралась близко… находилась почти в двадцати метрах от них. Они умерли гордо, Сема… Они умерли, Сема…
— Молчи, — резко оборвал ее Семен.
Через минуту тихо произнес, глядя поверх Ружи:
— Комитет вынес Рейнхельту смертный приговор… Рейнхельт придет сегодня к тебе?
— Если придет, то только под утро. Они обычно после расстрелов пьют.
— Я пришел, чтобы приговор над ним привести в исполнение.
— Это сделаю я! — решительно заявила она.
— Ты? — удивился Семен.
— Да, я!
— Казнить врагов — дело мужское.
— Можешь передать Максиму Максимовичу, что гауптштурмфюрер мертв. Глаза его больше не увидят солнца. Смерть примет от моей руки.
Стук в дверь заставил их вздрогнуть.
— Рейнхельт! — прошептала Ружа и указала на окно: — Уходи!
— Возьми! — Метелин протянул ей наган.
Она отрицательно покачала головой. Засунув руку в карман юбки, достала финку.
— Вот! Давно припасла.
— Тебя ждут в «Ласточкином гнезде».
— Не теряй времени!
Метелин бесшумно открыл окно и мгновенно исчез.
Ружа кинулась к кровати, смяла подушки, сбросила кофточку, надела легкий халат.
Между тем в дверь уже били ногами.
— Иду-у! — отозвалась Ружа.
Вошел Рейнхельт. Его руки были заняты кульками, пакетами. Ружа потягивалась, словно после сна. Увидев на ее лице улыбку, Рейнхельт вполголоса пропел:
— Подруга дней моих военных, голубка сизая моя, одна в глуши ночей суровых давно, давно ты ждешь меня… Я предупреждал, что приду поздно.
— Куда позднее, скоро утро.
— Освободи руки…
Она разворачивала свертки, кульки, достала из его кармана бутылку коньяку. Рейнхельт располагался по-домашнему: снял сапоги, мундир, надел пижаму, сунул ноги в комнатные туфли на беличьем меху.
Ружа раскладывала по тарелочкам закуски.
— Остановись, хлопотунья!
Он обнял ее за талию, посадил за стол.
— Выпьем, милая подружка…
— За что пить будем? — спросила Ружа.
— За нашу удачу.
Рейнхельт выпил две рюмки подряд. Ружа лишь слегка коснулась губами напитка. Она стала грустной, отчужденной. По всему было видно, что мысли ее витают где-то далеко от этой комнаты. Порой она всем телом вздрагивала.
Заметив перемену в настроений девушки, Рейнхельт подошел к ней, заглянул в глаза:
— Что с тобой? В таком дурном настроении давно тебя не видел.
— Прожитым годам устраиваю смотр, — загадочно ответила она.
— Выдумщица. Вы, русские, говорите: у бога дней много. Это именно так… Спой лучше, повесели душу.
Ружа сняла со стены гитару, присела на краешек стула и тронула струны.
Рейнхельт ждал, не сводя с нее глаз.
И вдруг комнату заполнили терзающие душу причитания. Ружа речитативом пела-выговаривала:
У Рейнхельта глаза округлились:
— Ты сходишь с ума. Кто тебя так расстроил? Давай-ка лучше выпьем.
Ружа встала, взяла рюмку и выпила.
Рейнхельт обнял ее и платком стал вытирать ей щеки. В этот момент она вынула из-за пояса нож и, отшатнувшись, ударила его снизу вверх в живот.
На мгновение они застыли друг перед другом. В глазах Рейнхельта вспыхнуло недоумение, потом бешенство.
Окровавленное лезвие сверкнуло в воздухе еще раз. Ружа ударила его в грудь:
— Получи, гад! За все! За Трубниковых, Поляковых. За Родину, истерзанную тобою!..
А за окном нарождалось светлое утро.
