Тщетно Эриксо умоляла его показаться и пыталась схватить его – ее руки хватали только воздух, и на все ее мольбы индус неизменно отвечал мягким и грустным тоном:
– Я не могу сделать этого! Ты сама во всем виновата: ты создала мне такое тяжелое положение!
Однажды Адуманта не пришел и не появлялся после этого целую неделю. Эриксо была в страшном волнении. Его отсутствие было для нее настоящей пыткой. Вместе со здоровьем к ней вернулись ее энергия и самовольный характер.
Наконец, однажды, вечером, когда она, кипя нетерпением, обрывала великолепный букет, присланный ей утром управляющим от имени его господина, пожатие хорошо знакомой руки заставило ее вздрогнуть.
– Адуманта! – радостно вскричала она.
Затем, овладев собой, быстро встала и вскричала повелительным и нетерпеливым тоном:
– Любишь ты меня? Да или нет?
– Я люблю тебя, моя прекрасная Эриксо, и понимаю значение твоего вопроса: ты хочешь, чтобы я снова сделался видимым для твоих глаз! Я сам не желаю ничего лучшего, как исполнить твое желание, но ты сама, своим неблагоразумным поступком, осудила меня на такое положение.
– Я не допускаю подобного обвинения, – сказала Эриксо, дрожа от волнения. – Я признаюсь, что была неправа, и прошу у тебя прощения. Но ты слишком учен и могуществен, чтобы не мог исправить сделанное мною зло, если только, конечно, пожелаешь этого.
– Ты права! Мое знание указывает мне средство разрушить чары, но только пожелаешь ли ты воспользоваться этим средством?.. Любишь ли ты меня настолько, Эриксо, чтобы следовать за мной, разбить узы, связывающие тебя с миром, и войти в качестве супруги в мой дворец в Дели? Как мудрец и маг, я не могу долго оставаться в этом пустом и пошлом мире, который к тому же мне противен. Впрочем, какое может быть тебе дело до мира, если мы будем принадлежать друг другу, если я дам тебе все радости любви, все наслаждения богатства и все могущество, созданное моим знанием?
Дрожащий и страстный голос Адуманты, как нежная ласка, звучал в ушах Эриксо; его горячее дыхание касалось ее щеки, а невидимая рука его играла ее золотистыми локонами, обрамлявшими лоб. Какая–то слабость и томление овладели ею. С минуту еще чувство любви боролось в ней с недоверием, но и эта борьба скоро исчезла.
– Что мне надо сделать, чтобы ты снова сделался видимым для моих глаз? Говори! Я последую за тобой, так как борьба утомила меня. Минутами я не понимаю, какое чувство ты внушаешь мне, но я не могу избавиться от твоего влияния.
– Это влияние – любовь, – пробормотал индус, и Эриксо почувствовала горячий поцелуй на своих губах. – А теперь, возлюбленная моя, выслушай меня внимательно! Ты должна вернуться в замок твоего отца. Там, в вашем фамильном склепе, лежит тело барона Леербаха. Он, как и предполагает совершенно справедливо профессор, не умер, а находится в летаргическом состоянии вследствие сильного электрического разряда. Ты должна взять магический нож, похищенный тобой у Аменхотепа, спуститься в склеп между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи и вонзить кинжал в грудь Ричарда. В ту минуту, как его кровь обагрит твои руки, я сделаюсь видимым для тебя и возьму тебя к себе. А теперь я должен расстаться с тобой! Если ты хочешь меня видеть, ты поступишь, как я сказал, а до тех пор – прощай!
После этих слов все стихло. Смущенная Эриксо в волнении закрыла руками лицо и расплакалась.
На следующее утро она обявила отцу, что желает вернуться домой. Обрадованный граф, давно ждавший возвращения, постарался немедленно все устроить. Через сутки состоялся отъезд.
Бледная, задумчивая и расстроенная, вступила Эриксо в отцовский замок. Как грешная душа блуждала она по комнатам, терзаясь самыми разноречивыми чувствами. Ее мучило желание видеть Адуманду и, в то же время, мысль поразить кинжалом тело мужа приводила ее в ужас. Каждое утро она твердо решала выполнить дело освобождения, а вечером дрожала при одной мысли спуститься в склеп. Иногда же перспектива навсегда похоронить себя во дворце индуса наполняла тоской ее сердце.
Наконец, пожиравшее ее беспокойство достигло своего апогея. С самого утра Эриксо не знала, что ей делать. Чья–то воля, сильнее ее собственной, побуждала ее действовать. Когда часы пробили одиннадцать, она вышла из кабинета, где отец играл в шахматы с профессором, и неуверенным шагом направилась в библиотеку. Там в маленьком шкафу хранились ключи от капеллы и склепа.
Взяв оба ключа, Эриксо тихо прошла по коридору и скрытно спустилась в сад.
Холодный и сырой осенний ветер раздувал ее легкий белый пеньюар. Она дрожала от холода и, тем не менее, почти бегом продолжала свой путь по обнаженным аллеям. Наконец, во мраке перед ней обрисовался готический силуэт склепа. После нескольких бесплодных попыток отворить дверь, Эриксо очутилась, наконец, в темной комнате над склепом. Дрожа как в лихорадке, она решительно прошла в угол, где, как ей было известно, всегда стояли свеча и спички.
Эриксо зажгла свечу, опустилась по лестнице и вошла в склеп. В нескольких шагах от двери стоял гроб Ричарда, покрытый одним сукном. Рядом с ним на столе, горел ночник, освещая закрытый крышкой кубок с вином и электрический аппарат, провода которого были соединены с комнатой профессора и который громким звонком должен был известить, если усопший, которого Бэр упорно продолжал считать впавшим в летаргию, пошевелится. Тщетно утверждали все доктора, что барон умер – упрямый профессор им не верил.
Поставив свечу на стол, Эриксо откинула сукно и обнажила лицо Ричарда, слабо освещенное дрожащим светом ночника. Если не считать восковой бледности, покрывавшей лицо Ричарда, его можно было счесть за спящего. Эриксо не видела его с того рокового утра, когда он в последний раз обнял ее, отправляясь на прогулку, с которой ему не суждено было вернуться живым.
Горячие слезы брызнули из глаз молодой женщины. Склонившись к телу, она жадно всматривалась в неподвижные черты того, кого так горячо любила. Все чувства, волновавшие ее за последнее время, исчезли, оставив по себе только одну глубокую привязанность к Ричарду. Теперь ее душу наполняло лишь одно желание: вернуть его к жизни, разрушить ужасные чары, приковывавшие к этому склепу его – живого покойника. Что будет после, что будет с нею – об этом она даже и не думала. С решительным видом она подняла магическое оружие и вонзила его в грудь Ричарда.
– Оживи! Очнись, мой возлюбленный, и никогда больше не разлучайся со мной! – пробормотала она со сверкающим взором.
Что–то красное, дымящееся – кровь и не кровь – брызнуло из груди покойника и оросило руки молодой женщины. В ту же минуту Ричард поднялся, открыл глаза – и крик освобождения сорвался с его губ.
Эриксо почувствовала, что у нее кружится голова и зашаталась. Порыв удушливого аромата ударил ей в лицо и стеснил дыхание. Смертельная слабость овладела всем ее существом. Точно сквозь туман видела она, как Ричард протянул к ней руки и слышала, как он вскричал:
– Эриксо! Дорогая моя!
С последним проблеском сознания она хотела броситься к нему, но чья–то железная рука обхватила ее за талию. Ей казалось, что она низвергается в темную бездну – и она лишилась сознания.
Страшная боль и ощущение прикосновения раскаленного железа пробудило барона от летаргического сна. Он выпрямился, и его первый взгляд упал на Эриксо. Крик счастья, любви и признательности сорвался с его губ. Но в ту же минуту Ричард отшатнулся и глаза его с ужасом остановились на высокой фигуре Аменхотепа, который появился позади Эриксо и привлек ее к себе. Вид врага тотчас же вернул Ричарду присутствие духа. Пылая гневом и ревностью, он выскочил из гроба и хотел броситься на египтянина, но тот поднял руку – и Леербах замер, не будучи в состоянии шевельнуться.
– Неблагодарный! Ты отплатил за все мои благодеяния, похитив у меня единственную женщину, которую я любил, – с презрением сказал маг. – Я мог бы уничтожить тебя, но не хочу. Живи и наслаждайся своим презренным существованием, пока позволит тебе природа. Ее ты уже никогда больше не увидишь!
С этими словами Аменхотеп поднял, как перышко, Эриксо, быстро повернулся и исчез во мраке склепа.
Ричард стоял недвижимо. Ему казалось, что он слышит скрип двери, а потом стук копыт лошади по аллее. Была ли это действительность или галлюцинации его возбужденных чувств – определить он не мог. Сделав нечеловеческое усилие, он стряхнул свое оцепенение и схватив зажженную свечу, принесенную
