всему вашему виду, вы моряк. Что ж вы думаете, на нашем судне нет подзорных труб или мы не умеем ими пользоваться?
— У вас, наверно, есть причина так пристально следить за тем, что делают незнакомые вам люди на берегу?
— Гм! А может, мы ждем груз. Но я полагаю, вы прибыли сюда в такой поздний час не для того, чтобы посмотреть нашу декларацию судового груза? Вы хотите видеть капитана?
— А разве не его я вижу?
— Где? — быстро спросил тот, встрепенувшись и тем самым обнаруживая свой почтительный страх перед начальником.
— Перед собой.
— Перед вами? Нет, в нашем списочном составе я пока не занимаю такой высокой должности, хотя когда-нибудь, может, придет и мое время. Скажите-ка, приятель, вы, когда плыли к нам, прошли под кормой вон того судна, что дрейфует по течению?
— Конечно. Как видите, оно как раз на моем курсе.
— Судно, видимо, в отличном состоянии и хорошо снабжено всем необходимым. Говорят, оно готово к отплытию.
— Похоже, что так. Паруса наготове, и осадка у него такая, будто оно полностью нагружено.
— Чем? — быстро спросил собеседник.
— Думаю, тем, что указано в его декларации. Но вы-то как будто еще не грузились? Если вам предстоит грузиться в этом порту, вы выйдете в море не раньше чем через несколько дней.
— Гм! Не думаю, чтобы мы надолго задержались после того, как отплывет наш сосед, — суховатым тоном заметил тот. Затем, словно испугавшись, что проговорился, он быстро добавил: — Вы же знаете, у нас, работорговцев, на борту нет почти никакого груза, кроме ручных кандалов да нескольких бочонков риса. А остальной наш балласт состоит из пушек да ядер, которыми их заряжают.
— А разве такое тяжелое вооружение — обычное дело?
— Может быть, да, а может быть, и нет. Правду сказать, на побережье закон не многого стоит, и сила зачастую нужнее, чем право. Наверно, наши хозяева и решили, что, если на борту окажется достаточно орудий и снаряженья, хуже от этого не будет.
— Тогда следовало бы дать вам и людей, которые умеют с ними обращаться.
— Об этом они, очевидно, позабыли.
Эти слова почти заглушил тот же зычный голос, что окликал лодку Уайлдера. Над волнами снова прокатился мощный рев, означавший:
— Кто идет?
Последовал быстрый и короткий ответ по всем морским правилам, но произнесенный осторожно и негромко. Человека, с которым Уайлдер вел столь двусмысленную беседу, видимо, смутила эта внезапная помеха, и он несколько растерялся, не зная, как ему дальше себя вейти. Он сделал было движение, словно желая отвести посетителя в каюту, однако плеск весел послышался у самого борта, возвещая, что теперь уже поздно. Велев своему собеседнику не двигаться с места, человек устремился к шкафуту 44, чтобы встретить вновь прибывших.
Таким образом, Уайлдер внезапно очутился в полном одиночестве. Это дало ему возможность возобновить свои наблюдения и разглядеть только что подплывших людей.
Из шлюпки на палубу в глубоком молчании поднялись пять или шесть атлетически сложенных матросов. Они о чем-то пошептались с офицером, очевидно, что-то доложив ему и получив от него какой-то приказ. Затем с грот-мачты спустили трос и конец его бросили в лодку. Через минуту груз, который надо было поднять на палубу, закачался в воздухе, затем его медленно опустили, осторожно подтянули к борту и наконец благополучно положили на палубу.
Во время всей этой процедуры, которая сама по себе является вполне обычным делом на судне, стоящем на якоре в порту, Уайлдер изо всех сил напрягал зрение. Темная масса, поднятая из лодки, вырисовывалась на более светлом фоне неба, и она показалась ему похожей на человеческое тело. Теперь вокруг нее столпились моряки. Началась какая-то суета, послышался долгий приглушенный разговор, потом матросы подняли груз — или тело — и исчезли вместе с ним за мачтами, шлюпками и пушками, загромождавшими носовую часть судна.
Происшествие это весьма заинтересовало Уайлдера, но не настолько, чтобы он не заметил добрую дюжину каких-то предметов, которые внезапно выступили из-за реев и других особенно темных частей корабля. Это могли быть качающиеся блоки, но в то же время они сильно смахивали на человеческие головы, тем более что появлялись и исчезали как-то уж очень одновременно. По правде сказать, наш искатель приключений нисколько не сомневался в том, что именно любопытство заставило высунуться из укрытий все эти головы. Впрочем, ему не довелось долго размышлять об этих незначительных обстоятельствах, так как вскоре к нему вновь подошел его собеседник.
— Вы, наверно, сами знаете, как трудно собирать матросов с берега, когда судно готовится к отплытию, — заметил он.
— Но здесь, как я вижу, их поднимают наверх довольно несложным способом, — ответил Уайлдер.
— Ах, это вы насчет парня на канате! У вас, приятель, неплохое зрение, раз вы на таком расстоянии отличаете складной нож от свайки. Но парень этот буянил… То есть он не то чтобы буйный — он просто пьян в стельку и буянил.
И по-видимому, вполне удовлетворенный своим юмором и тем, что ему удалось дать такое простое объяснение, офицер захихикал, совершенно довольный собой.
— Но вы все время на палубе, — быстро добавил он, — а капитан ждет вас у себя в каюте. Пойдемте, я вас отведу.
— Постойте, — возразил Уайлдер. — Не лучше ли сперва доложить обо мне?
— Да он и так знает, что вы здесь. У нас тут до его ушей все доходит задолго до того, как попадает в шканечный журнал.
Уайлдер ничего больше не ответил, выказав, однако, полную готовность отправиться к капитану. Офицер подвел его к переборке, отделявшей капитанскую каюту от шканцев, и, указав на дверь, шепнул:
— Постучите два раза и, если он ответит, входите.
Уайлдер сделал то, что ему сказали. Он постучал, но его либо не услышали, либо не пожелали ответить. Тогда он постучал снова и услышал: «Войдите! ». Молодой моряк, обуреваемый разнообразными чувствами, которые найдут себе исход в дальнейшем нашем рассказе, открыл дверь и очутился лицом к лицу с незнакомцем в зеленом, залитым светом яркой лампы.
Глава VI
Простейший план:
Взять тех, кто власть имеет,
И тех держать, кто сможет.
Помещение, куда вошел наш искатель приключений, довольно хорошо обрисовывало характер своего владельца. По форме и размерам это была обычная каюта, но обстановка и убранство ее являли странную смесь роскоши и воинственности. Висячая лампа была из массивного серебра, сама форма ее и отделка указывали на то, что в свое время она освещала некое более священное убежище. Массивные канделябры из того же драгоценного металла и тоже служившие в свое время церковной утварью стояли на внушительного вида столе красного дерева, все еще не потускневшем, хотя ему и было добрых полсотни лет. Резные ножки с упорами в виде позолоченных звериных лап явно говорили о том, что стол первоначально предназначался отнюдь не для корабельной каюты. Вдоль транца 45 стояло ложе, покрытое вышитым бархатным одеялом, а у переборки напротив — тахта, обитая голубым шелком и заваленная грудой подушек; очевидно, даже Азия принесла свою дань любящему удобства и роскошь владельцу капитанской каюты. Кроме этих бросающихся в глаза предметов обстановки, были там зеркала, серебряная и золотая посуда и даже портьеры, причем все эти вещи были самого различного стиля. Словом, странный их владелец, по-видимому, руководствовался в их выборе только собственным вкусом и думал скорее о великолепии каждого предмета, чем о полезных его свойствах или соответствии со всем окружающим.
