На лицах у ребят были специальные маски, через которые они видели тот — свой любимый — мир, но Эви все равно узнал каждого. И подумал с сомнением: «А может, они и не захотят идти с нами? Их за порог- то не вытащишь…»
Ноги у всех чуть подергивались, совершая мнимые прыжки, и шевелились пальцы, когда им чудилось, что они бросают мяч. Если следить за ними достаточно долго, то начинает казаться, что они вообще не умеют ходить и не в состоянии вскинуть руку. Но Эви хорошо знал, что до столовой каждый из них добирается чуть ли не бегом…
Как-то раз Прат сказал директору «Виртуального мира»:
— Вы убиваете их этой неподвижностью. Неужели, черт возьми, не понятно, что в их возрасте…
Это было все, что Эви расслышал. Потом Прат, заметив его, понизил голос, и в памяти осталось одно слово «убиваете». Эви не знал, что оно означает, и Мира не смогла вспомнить. А Дрима почему-то бросило в жар, когда они пристали к нему с этим. Он что-то забормотал насчет того, что это неприличное слово, и нельзя повторять его при других: «Прат ведь знает!» Но что оно означает, они так и не поняли. Потом Дрим выговаривал Прату, но подслушать им уже не удалось.
«Он и тогда соврал нам, — только теперь догадался Эви. — У кого бы разузнать, что же значит „убиваете“?»
Оглядев компьютерный зал, он настойчиво потеребил за ногу Малса — своего соседа по комнате. На днях Малс случайно заметил улитку, но не выдал Эви, и больше про нее никто не узнал. Малс немного напоминал Дрима — у него тоже были рыжие волосы. Только не кудри, а легкий пушок. Наверное, приятный наощупь, потому что Неда частенько проводила по нему ладонью и улыбалась.
Она и Эви иногда гладила, и тогда он переставал дышать, чтобы воздух не разбавил тот поток удовольствия, что из головы растекался по всему телу. Ничего лучшего мальчик еще не испытывал…
Малс сперва раздраженно дернул ногой, потом все же остановил игру и стянул с лица маску.
— Чего тебе?
Глаза у него были, как у кота Байта, когда во время кормежки кто-нибудь приближался к его миске.
— Ничего особенного! — у Эви тоже сразу будто шерсть на загривке поднялась.
— Звал-то зачем?
Он пересилил себя: «Ладно, попробую».
— Пойдем погуляем?
— Больно интересно! Где тут гулять?
— А если б… если б этот лес вдруг вырос? Или… что-нибудь еще появилось… Ты пошел бы?
Покосившись на заждавшуюся маску, тот с подозрением спросил:
— По-настоящему, что ли? Устанешь ведь! Охота таскаться… Это там, — Малс улыбнулся компьютеру, — никогда не устаешь. Летаешь — и не устаешь!
— Там ведь все неправда, — тихо сказал Эви.
— А разница-то?
— Разве нету?
Он и сам уже понял, что никто не чувствует этой самой разницы, но зачем-то все же спросил.
— А какая? — Малс уже вертел в руках маску, и от нетерпения у него подергивалось вокруг рта.
«У меня не получится ему объяснить, — затосковал Эви. — Как рассказать о запахах или о каплях после дождя? О песнях цветов… О пыльце у Миры на носу… О том, как птицы радуются солнцу… Видят его каждый день и все равно радуются».
— Никакой, — сказал он и повернулся к Малсу спиной.
Уже после первого шага он почувствовал, что его больше не видят. Никто не видит. Если он уйдет за Стену насовсем, этого и не заметят. Нет, наверное, заметят, но не сразу. Нескоро.
«Мы уйдем с ней вдвоем, если больше никто не захочет, — решил он. — И говорить им не стоит… А то еще выдадут нас! Хотя зачем мы им? Что есть, что нету…»
Он вошел в свой домик и прислушался. Здесь была одна живая душа, Эви это точно знал, но тишины она не нарушала.
Обрадовавшись одиночеству, он бросился к своей кровати и извлек тарелку на свет. Эви уселся на покрывало, поставил тарелку на колени и разворошил траву.
— Ты где? А, привет! Ну, чего ты опять спряталась?
Улитка с головой ушла в свой круглый домик и даже кончиков рожек Эви не удалось рассмотреть. Он почмокал губами возле крошечного отверстия, надеясь выманить ее, подождал, но улитка или спала, или перепугалась настолько, что ей даже ласки не хотелось. Огорчившись, Эви положил ее назад и прикрыл листиком.
«Сегодня не буду ее выпускать, — решил он. — Может, этой ночью Мира еще и не выследит их. Вот когда соберемся уходить…»
Ему было страшновато думать о том, как это будет взаправду. Неужели они на самом деле полезут в черный ход под самую землю? И еще не известно, куда он приведет… И что там с ними случится…
Он вдруг вспомнил: «Там ведь есть другие люди! Кто-то же присылает нам все. Все-все».
Подскочив от волнения, Эви сунул тарелку под кровать и вцепился в ее деревянную спинку. Мысли у него бежали так быстро, что Эви не успевал додумывать каждую до конца. И все они были о людях, которые жили за Стеной. Какие они? Почему он до сих пор даже не пытался их представить? Интересно, есть ли там дети? Они играют по-настоящему? Или как все? А взрослые? Они такие же красивые? А если… А если кто-то даже захочет подружиться с ним?
Это показалось невероятным настолько, что Эви даже сел. Никто никогда, кроме Миры, не обращал на него внимания. А ему хотелось бы поиграть еще с одной девочкой… С Айзой. Она была самой младшей из девчонок, но почему-то больше других походила на взрослую. Лицо у нее было почти гладким, только под глазами виднелись тоненькие морщинки. И губы были розовыми, а не как у остальных…
В столовой Эви старался садиться так, чтобы видеть Айзу, и ему нисколько не надоедало смотреть на нее каждый день. Но ему до сих пор не удавалось понять: подозревала ли она вообще о его существовании? Взгляд Айзы никогда не встречался с его взглядом. Он плавал над головами…
«А ведь она тоже не пойдет, — подумал Эви, и от этой мысли в горле стало как-то тесно. — Она такая же, как они все. Тоже валяется там на кресле и думает, что ничего интереснее и на свете нету».
Эви медленно оглядел пустые кровати. На той, что справа, спит Малс. Летом, когда солнце встает рано, голова Малса становится похожа на тот цветок, который здесь называют «огонек». Впервые Эви подумал «здесь», потому что, как выяснилось, есть еще и «там». Растет ли там этот цветок?
А слева кровать Нирта. На него Эви совсем не нравилось смотреть — он напоминал какого-то хищника. У него была настоящая пасть вместо рта, но Эви никогда не дразнил его этим. Не только потому, что Нирт запросто мог ударить… Просто Эви до сих пор помнил, как душила обида, когда Принк сказал о его глазах, что они «цвета кошачьего поноса». И все хохотали, а Эви не знал, как заткнуть эти хохочущие рты. Потом им самим надоело, и они отстали от него…
Принк спал у противоположной стены, прямо под люстрой-цветком, и порой Эви злорадно представлял, как однажды она рухнет. На вид у нее были тяжелые лепестки…
Рядом с Принком, у самого окна, жил мальчик-паук. Эви прозвал его так про себя за скрюченные длинные пальцы. Его было бы жаль, ведь это болезнь так его изуродовала, и Эви был бы готов вовсе не замечать этих живых крючков, если б Сумс не обзывал его коротышкой и не крутил перед самым лицом своими страшными руками.
Вот с другой стороны от Принка была кровать мальчика, с которым Эви всегда хотелось подружиться. Может, еще сильней, чем с Айзой. Его звали Тради, и Эви казалось, что это самое лучшее из мальчишеских имен. Тради никого не обзывал и ни на кого не задирался. Хотя мог бы, потому что был выше всех на голову и ходил быстрее других.
Эви даже несколько раз сам видел, как тот бежал в столовую, и попробовал угнаться за ним, но из этого, конечно, ничего не вышло. Выглядел Тради так же, как все они: и на лице, и на руках у него было много коричневых пятен, а на щеках ярко краснела сеточка сосудов, но Эви казалось, что он взрослее других. Так уж Тради держался…
