последнего императора разрушение не поддавалось описанию. Весь пол комнат Александра II был покрыт всякого рода вещами. Мы не могли сделать ни шагу, не приняв мер предосторожности, чтобы не раздавить валявшихся на полу предметов. Под нашими ногами лежали ценные миниатюры, рамы от картин, иконы, фарфор, книги, разбитая мебель и т. д. Комнаты последнего императора были совершенно опустошены, шкафы с платьями вскрыты, большая часть гардероба исчезла.
Несмотря на все это мы должны были констатировать, что действительно ценные художественные предметы, за немногими исключениями, не были уничтожены. Правда, было уничтожено и похищено много предметов дорогих, но не имевших, однако, никакого отношения к искусству. Мы убедились при этом случае, что последний император и императрица не отличались художественным вкусом и окружали себя в своих частных жилых комнатах самыми обыденными и безвкусными вещами. На стене висела плохая увеличенная фотография императора Александра III в охотничьем костюме. Остальные стены были украшены весьма посредственными акварелями. В шкафах стояли дешевые фигурки из белого и цветного фарфора, которые обычно приходилось видеть лишь на этажерках в мещанских домах. В общем пришлось установить, что Зимний Дворец хотя и был сильно разгромлен, но в смысле предметов искусства потерял немного.
В Зимнем Дворце находился также и винный погреб царя, в котором имелось несколько тысяч бутылок вина. Необходимо было прежде всего охранить этот винный погреб, дабы солдаты не перепились и от этого не пострадал Зимний Дворец. Я имел разговор по этому поводу с начальником стражи, после чего вход в винный погреб был замурован. Но замурование ни к чему не привело. Кирпичи выламывались снова и вход в винный погреб приходилось в течение нескольких дней неоднократно вновь замуровывать. В виду этого возникла мысль продать винный погреб, представлявший из себя ценность в несколько миллионов золотых рублей, какой-нибудь иностранной финансовой группе. Но фактически оказалось невозможным найти войсковую часть, которая была бы в состоянии осуществить надежную охрану транспорта вина от Зимнего Дворца до Финляндского вокзала в Петербурге. Слух о винном погребе настолько уже распространился, что как-то в конце ноября громадная толпа народа собралась у берега Невы, на который выходили подвальные окна длинного погреба. После долгих усилий толпе удалось настолько разогнуть несколько толстых прутьев подвальных решеток, что туда мог пролезть молодой парень, который уже снизу стал подавать бутылки толпе, ставшей в очередь в виде длинного хвоста. Эта работа продолжалась много часов. За одним парнем пошли другие. Много людей напивались тут же на месте, так что снег на берегу был окрашен в красный цвет от пролитого вина. Не оставалось ничего другого, как решиться, для предотвращения катастрофы, уничтожить винный погреб. Винные бутылки были расстреляны ружейными пулями и вино ручьями разливалось по погребу.
В первое время после октябрьской революции безопасность на улицах Петербурга была мало обеспечена и после наступления темноты обыватели по возможности на улицу не выходили. Дома закрывались уже в 7 часов вечера и жители организовывали на подмогу дворникам домовую стражу, которая была приставлена к воротам домов, сменялась каждые 2 часа и состояла из жильцов данного дома.
В пасмурный сырой ноябрьский вечер я должен был выйти по срочному делу, задержался и около 11 вечера с опаскою спешил домой. Улицы были совершенно вымершими и я уже находился в непосредственной близости от моего дома. Был густой туман, редкие фонари слабо мерцали, как вдруг в полумраке уличного фонаря двое подвыпивших матросов предстали передо мной. Они заградили мне дорогу. К несчастью я, по рассеянности, имел на голове вместо рабочей фуражки или смятой мягкой шляпы, черный фетровый котелок. Один из матросов закричал мне:
— Господин котелок, господин котелок, остановись. Знаешь ли ты, что я могу пристрелить тебя как собаку и ничего мне за это не будет?
— Да, я это знаю.
— Ну так живи. Знай душу русского матроса.
И они поплыли дальше. Через несколько минут я был дома и имел повод погрузиться в размышления о бренности человеческой жизни. После этого, выходя вечером на улицу, я имел всегда при себе заряженный револьвер и проходя через отдаленное или уединенное место всегда шел посредине улицы, а не по троттуару.
Пришел январь 1918 года и с ним исчезли последние надежды на демократическое развитие страны. Подготовленное в течение полугода и в январе 1918 года наконец собравшееся Учредительное Собрание было насильственно распущено и разогнано новой властью. В стране начались повсюду демонстрации в пользу Учредит. Собрания, но демонстранты разгонялись военной силой и движение это было грубо подавлено. В Петербурге демократически настроенные народные слои организовали в начале января грандиозную демонстрацию в честь Учредительного Собрания. Многими тысячами манифестанты проходили через главные улицы города к Таврическому Дворцу, местопребывание Учредительного Собрания. В демонстрации участвовали представители всех районных дум Петербурга.
Я принимал участие в этой демонстрации с двумя другими членами Адмиралтейской Думы. Когда мы уже были недалеко от Таврического Дворца и проходили через Фурштадтскую улицу, манифестанты внезапно остановились, так как войска заградили доступ к улице, ведшей к Таврическому Дворцу. Против места, на коем столпились манифестанты, находилась казарма саперов. Солдаты появились в окнах и разразились ругательствами как по адресу Учредительного Собрания, которое презрительно называлось «Учредилкой», так и по адресу манифестантов и проклятых «буржуев».
Я почуял недоброе, но вернуться уже было невозможно. Началось препирательство между солдатами и некоторыми манифестантами, соответственно отвечавшими им на их ругательства. Вдруг раздались выстрелы из казарм и манифестанты рассыпались по всем сторонам. Я бросился со многими другими во двор противолежащего дома. Выстрелы продолжались. Мы все побросались на землю, и я лежал в снегу с разбитыми очками среди других. Когда выстрелы прекратились, мы стали пытаться как нибудь спастись. Мы были твердо убеждены, что если мы останемся во дворе, то будем пристрелены каждый в отдельности разнузданной солдатчиной. Многие выбежали вновь на улицу, потому что они себя там чувствовали все таки лучше, чем в закрытом дворе. Другие бросились на черную лестницу дома и искали спасения в квартирах. Но несмотря на отчаянный стук, никто нам не отворял. Только в одной квартире отперли дверь, и когда увидели в чем дело, сейчас же ее захлопнули. Я бросился вниз по лестнице, сильным ударом ноги распахнул дверь подвала и оказался вдруг в молочной. Когда владелец пинками хотел меня выгнать, то я показал ему кулак и заявил, что во всяком случае останусь здесь. Несмотря на его энергичный протест, я привел в молочную всех других. Передние окна подвала, в котором находилась молочная, выходили на улицу. Мы изредка выглядывали в окно, чтобы видеть, что происходит на улице. Выстрелы раздавались все реже и в конце концов стало тихо.
Для меня было ясно, что теперь «спасайся — кто может». Необходимо было уйти из молочной незамеченным. Я вышел на двор, где не встретил никого и через ворота вышел на улицу. Как только я оказался на улице, то увидел пятерых мужчин, которые с возбужденными лицами размахивали древками от флагов. Это были трофеи, которые они захватили у манифестантов. Флаги были сорваны, растоптаны в грязи, а древки достались победителям. Я был одет в длинное пальто с черным меховым воротником. Как только они меня увидели, один из них закричал:
— Ах ты, проклятый буржуй. Ты вероятно тоже демократ. Проваливай, сволочь.
Я ничего не ответил, поднял воротник и пошел по улице. За моей спиной были эти люди. Я знал совершенно определенно, что если побегу, то буду расстрелян. Я вообще не сомневался в том, что не дойду живым до следующего угла, но все же напряг всю силу воли, чтобы дойти до этого следующего угла спокойным и размеренным шагом. Я не поворачивался, так как твердо знал, что они следят за мною. Я был единственным человеком на всей улице. Никого кроме меня не было ни на троттуаре, ни на панели. Я думала только об одном: «куда попадет пуля — если в затылок, тогда конец немедленный». Я дошел до угла, повернул направо и облегченно вздохнул. Но я все еще не бежал, так как я опасался, что они за мной следят. За вторым углом я повернулся, увидел, что никто не следует за мною, но тогда и моей выдержка наступил конец. Я побежал за извозчиком, проезжавшим полной рысью, впрыгнул в коляску и когда он меня спросил, куда поехать, я ответил:
— Поезжай к черту, поезжай куда ты хочешь, только прочь отсюда.
После получаса бесцельной езды, я опять пришел в себя. Я остановил извозчика у дома моего приятеля и поднялся туда. Мои знакомые были потрясены. Демонстрация прошла через их улицу и они
