голосов. Слышатся выстрелы.
Это фронтовики стреляют по ледоколу, по бегущим, как крысы с тонущего корабля, штабным.
Тогда кормовая пушка «Минина» поворачивается к архангельскому берегу. Гул выстрела гремит над рекой.
Толпа неистовствует. Шум усиливается.
На крыше одного из домов пехотный офицер с солдатами поставили пулемет и целятся в «Минина». Я вижу, как мечутся люди на палубе, лезут на мачты. Я вижу, как под дождем пуль падают отдельные фигуры на палубе ледокола.
— Своя своих не познаша! — шепчет внизу на палубе, прямо подо мною, Фомин. Он мелко крестится дрожащим быстрым крестом.
— Эх ты, холера!.. — огрызается в его сторону всегда сдержанный рулевой Загурняк, плюет и отворачивается.
Тем временем на броненосце «Чесма» взвивается красный флаг.
Через несколько минут такие же алые флаги, должно быть, заранее приготовленные, взвиваются на мачтах «Канады» и «Сусанина».
«Все суда за мной!» — командует «Минин».
Ледоколы «Канада» и «Сусанин» по-прежнему стоят у пристани, но наш пароход поворачивает вслед за «Ярославной».
Капитан кричит что-то в трубку. Машина «Св. Анны» застучала, и мы потянулись вслед за вереницей уходящих судов.
Архангельску больше не нужно наше оружие!
В Архангельске больше некому судить большевиков, которых мы везем в трюме!
Я размышлял о случившемся, по-прежнему не отрываясь от бинокля, но шум на палубе отвлек мое внимание.
— Куда?! — загремел внезапно над моим ухом голос капитана. Я обернулся. Капитан стоял рядом со мною. Его круглое лицо было залито краской, серые глаза стали злыми и острыми. Он смотрел на бак. Я опустил бинокль и перевел взгляд в ту же сторону.
У выхода из переднего кубрика толпилась группа матросов. В центре, суетливо размахивая руками, ораторствовал Андрей Быстров. С высоты командного мостика я видел его возбужденное лицо. Клок русых волос выбился из-под шапки и развевался по ветру. Кругом тяжелой неподвижной толпой сгрудились матросы. Меховые воротники полушубков и кожаных курток были подняты, лиц не было видно.
Но капитанский окрик относился не к Андрею и его товарищам.
У лееров левого борта, посредине между мостиком и кубриком, стоял высокий матрос. Из-под полы его длинной куртки торчал конец палки. Матрос тяжело дышал. По-видимому, он бежал на бак, но капитанский окрик застиг его врасплох и приковал к месту. Подул резкий ветер, и я сразу все понял: из-под распахнутой ветром полы куртки выглянула красная, накрученная на палку материя.
Но размышлять долго не пришлось. События завертелись, как в быстро пущенной кинокартине. Раздвинув руками толпу матросов, Андрей бросился к человеку с красным флагом. Матросы двинулись за Андреем вниз, к мостику. Но человек с флагом неожиданно юркнул в проход, на корму под спардеком, и скрылся.
— Унтер-офицер Кашин! — закричал капитан. — Вывести команду! Всех под ружье! Занять проходы!
Старый солдат секунду стоял как столб, потом козырнул, повернулся на каблуках и побежал за командой к проходу.
Тогда на корме у лебедки промелькнула черная спина матроса с флагом и быстро скрылась в кубрике, занятом командой машинного отделения.
Андрей и матросы остались на месте, никто не последовал за бегущим. Но когда, стуча коваными каблуками тяжелых солдатских сапог, внизу перед мостиком пробежали пятеро солдат с винтовками наизготовку, на палубе уже было тихо, матросы один за другим, цепочкой, молча стягивались к черной дыре входа в носовой кубрик.
— Стой! — скомандовал капитан. Солдаты остановились.
— Поставить часовых у обоих проходов, — спокойно сказал капитан и, подняв бинокль, стал смотреть вслед «Минину» и «Ярославне».
— Хладнокровный, сукин сын! — прошептал мне на ухо неизвестно откуда взявшийся Кованько. — Словно ничего и не было... А могло бы случиться! — прибавил он, глядя в сторону.
Я ничего не ответил Кованько. Река опять привлекла мое внимание. Архангельск медленно уходил из виду. Караван судов во главе с ледоколом прорезал во льдах реки широкую черную дорогу. Дорога пенилась, волновалась и вертела глыбы льда.
Далеко позади, на старой «Чесме» и других судах, крохотными лоскутками трепетали красные флаги. За нами шло какое-то суденце, и берега Северной Двины провожали нас тревожным молчанием. «Минин» дымил далеко впереди. Белым паром клубилась труба «Ярославны».
Высокие скалы и мрачные серые казармы Мудьюги открылись и проплыли мимо, и вновь замерзший океан, разрезаемый носом «Минина», окружил нас со всех сторон.
Глава третья
У боцмана руки по-солдатски, по швам. Белая щетина трясется на морщинистых, обветренных щеках. Ворот рубахи расстегнут, несмотря на мороз, и сухой кадык дергается на виду от волнения. Боцман стоит у двери кают-компании уже около получаса, а капитан, как бешеный, носится из угла в угол и кричит так, что, вероятно, слышно на палубе.
В большом зеркале над искусственным бутафорским камином то пляшет на ходу его круглое лицо, то наливается кровью широкий затылок, в который глубоко вошел край твердого синего воротника. В углу, попыхивая трубкой, сидит Чеховской.
— Не можешь, старый лапоть, простую вещь узнать! Из десяти человек, не из сотни. Перебери всех! Кто где был, — узнай. Кто на вахте, кто спал? У кого такая кожанка есть?
— Я им не начальство, господин капитан. Старшего механика спросите, ему виднее.
— Не буду я говорить с этими пентюхами. Сволочи! В благородство играют. Ты сам можешь все это сделать. Сегодня флаг выбросят — завтра бунт учинят.
Знаем мы эти номера! Так черт знает до чего доиграемся.
Он подошел вплотную к Шатову и с силой застучал мясистым пальцем по костлявому плечу боцмана.
— Хочу знать! Понимаешь, хочу знать, кто с флагом бегал. В Мурманске ссажу подлеца. Военным властям сдам! Под суд! И Быстрова тоже. Ты мне умри, но узнай, кто с флагом бегал!
Старик смотрит под ноги, мнет шапку в руках. Скулы худого лица сжались, набухла глубокая складка на лбу.
— Не берусь. Не отвечаю, господин капитан. Никто не сознается, а я не видал. Невдомек мне. Как перед истинным!..
Капитан уже не стучит пальцем по плечу Шатова. Он несколько долгих секунд смотрит ему в глаза, потом медленно говорит:
— Ну, хо-ро-шо! Ступай, Шатов.
Боцман повернулся и, не прощаясь, ушел.
Капитан схватил трубку с края камина и с силой запустил ее в дальний угол кают-компании. Кусок черного крепкого, как камень, дерева ударил в лакированную фанеру стены и упал на ворсистый плюш дивана. Чеховской проводил взглядом полет капитанского снаряда и с ядовитой усмешкой сказал:
— Дело зашло далеко, капитан. Если даже наша ходячая дисциплина, боцман дальнего плавания, сжимает зубы в ответ на приказ капитана... самого капитана!.. — Он развел руками.
— В Мурманске я ликвидирую эту банду. Довольно!
