— Мама ро’дная! — только и сказал Артист.
* * *
На следующее утро я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Я открыл глаза и не сразу сообразил, где это я нахожусь. Потом понял. В офицерской казарме. Точнее, в комнате одноэтажного сборно-щитового дома вроде тех, что стоят в подмосковных пионерлагерях. Три десятка таких домов, покрашенных в веселенький зеленый цвет, тянулись шеренгой вдоль бетонной ограды среди мачтовых сосен. К ним вели посыпанные песком дорожки, это еще больше усиливало сходство с большим пионерским лагерем.
В комнате стояло десять железных коек, пять были пустые, на остальных дрыхли ребята. Снаружи пробивался свет раннего утра. Над моей койкой возвышался младший лейтенант Ковшов. Заметив, что я проснулся, он приложил палец к губам:
— Тихо.
— Подъем? — спросил я.
— Нет. Оденься и выйди.
Он прошел к выходу, осторожно наступая на скрипучие половицы. Я взглянул на часы. Что за черт? Еще целых полчаса можно было поспать! После вчерашнего марш-броска все мышцы ныли, требовали хорошей разминки. Но с этим, похоже, придется погодить.
Ковшов ждал меня на крыльце, прохаживаясь от одних перилец к другим и бросая рассеянные взгляды окрест. Лагерь был пуст, чист, будто бы вымер. Ни единого движения у казарм, на плацу, у бетонных боксов с автомобилями и бронетехникой.
Лишь вдалеке, возле будки КПП, солдаты из ночного караула мели дорожки.
Ковшов был чисто выбрит, подтянут и мрачен, как носорог.
— Мне нужно кое-что тебе рассказать, — сообщил он. — Но сначала хочу спросить.
Ты сказал вчера, что я офицер новой формации. Которая тебе непонятна. Что тебе непонятно?
— Охренел?! — возмутился я. — Ты меня поднял, чтобы спросить об этой фигне?
— Это не фигня. Я долго думал о смысле жизни… — Как?! — поразился я.
— А что? — удивился Ковшов.
— Ничего. Не обращай внимания, я еще не проснулся. Значит, ты думал о смысле жизни. И что придумал?
— Возрождение России начнется с армии. Но сначала должна возродиться сама армия.
Дух армии — железная дисциплина. Верность долгу. Офицерская честь. Офицерами всегда были лучшие люди России. Не так, скажешь?
До чего же приятно разговаривать на такие темы без двадцати шесть утра!
— В старой России офицерами были дворяне, — сказал я, с трудом подавляя зевок. — Самая образованная часть общества, это верно. Но лучшая? Не уверен. А в советские времена в офицеры шли те, кто уже в восемнадцать лет высчитывал, какая у него будет пенсия по выслуге.
— Но ты же сам был офицером!
— Был, — согласился я. — Потому что отец не мог меня кормить, пока я учусь в институте. Если бы мог, я стал бы физиком.
— Физики тоже нужны, — подумав, сказал Ковшов. — Но офицеры нужней. Настоящие. А не пьянь и ворюги. С этим-то ты согласен?
— Кто бы спорил.
— А почему же сказал, что офицеры новой формации тебе не нравятся?
— Я сказал, что не знаю, откуда такие, как ты, берутся. И я действительно этого не знаю.
— Надоел этот бардак, оттуда и берутся!
— По-твоему, это дает тебе право измываться над подчиненными?
— Да как по-другому?! — страдальчески вопросил Ковшов. — Кто в армию сейчас приходит? Алкаши, наркоманы, педики! Как с ними по-другому?!
— Слушай, командир! — взмолился я. — Давай поговорим об этом в другой раз.
— Не будет другого раза. Сегодня ночью вас отправляют.
— Тогда поговорим, когда мы вернемся. Ковшов поглядел куда-то в сторону, мимо меня, и сказал:
— Вы не вернетесь.
* * *
Вот тут-то я и проснулся.
* * *
— Об этом я и хотел сказать, — продолжал Ковшов. — Вчера, когда вы получили снаряжение, я случайно слышал, как начальник склада спросил, как все оформить. И подполковник ответил: никак, мол, спишем, скорее всего.
— Еще раз! — приказал я. — Что ответил подполковник? Только точно, без «мол».
— Он ответил: «Подготовь акт на списание». Начсклада спросил: «А кто подпишет?»
Подполковник сказал: «Кому положено, тот и подпишет». Я почему тебе рассказал… — Это я сразу понял. Ты полюбил нас с первого взгляда.
— Со второго, — с хмурой усмешкой поправил Ковшов. — Только я тебе ничего не говорил, понял?
— Ну, ясно. Мы просто встали пораньше и немного поговорили о смысле жизни. Когда встретимся снова, поговорим о смысле смерти.
— Думаешь, встретимся? — спросил Ковшов.
— А как же!
— Где?
— Там, где все мы когда-нибудь обязательно будем.
— Ну и шутки у тебя! — подумав, сказал младший лейтенант Ковшов.
* * *
И тут весь лагерь пришел в движение.
— Подъем!
* * *
— Товарищ подполковник! Отделение прибыло для прохождения инструктажа!
— Проходите, господа резервисты. Рассаживайтесь. Ковшов, свободен. Проследи, чтобы нам никто не мешал.
— Слушаюсь!
Ковшов вышел.
Мы расположились за узкими столами с пластиковыми столешницами. Когда-то это была ленинская комната. Там, где на стенах темнели пятна невылинявшей краски, висели портреты членов Политбюро, а над школьной доской — портрет очередного генсека. Сейчас на этом месте красовался президент Ельцин на
