Калитка осторожно скрипнула, и во двор заглянула та самая девчонка, что давеча попалась под ноги Егору. На руках она с усилием тащила Федьку, прижав его поперек живота, чем он нисколько не смущался.
Девочка остановилась у калитки и боязливо смотрела на Матрену. Федька тянулся к матери и пускал пузыри.
— Поди сюда, Анютка, — позвала Матрена.
Девчонка нерешительно зашлепала босыми ногами. Федька замахал руками и издал хлипающий звук.
Матрена взяла его на руки.
— Ушел? — тихо спросила Анютка.
Матрена махнула рукой.
— Би-ил? — тихо протянула девочка.
Матрена вздохнула.
— Ишь ты, — с удивлением сказала Анютка и сейчас же затараторила скороговоркой: — К винной пошел, сердитый такой!. А у него на шинели мидаля баальшущая!.. Дядиньке Куприяну сказать?
Матрена опять вздохнула и промолчала.
— Я скажу… сказать? — Матрена кивнула головой.
— Чтобы пришел, скажу… А куда ж ему придтить? — с деловым видом спросила Анютка.
Матрена подумала и потупилась.
— Чтобы на огород… Задами пусть придет… завтра к вечеру… Скажешь?
— Я скажу, я скажу… А теперь, тетка Матрена, я пойду, я боюсь…
— Ну, иди…
— Пойду… Так сказать?
— Скажи.
— Ужо скажу.
Анютка шлепнула пятками, выскочила за ворота и зашлепала по улице, из всех сил топоча ногами.
Матрена осталась одна, смотрела одним глазом на улицу и тревожно прислушивалась, думая, что муж придет пьяный и опять будет бить ее.
Тело у нее болело и ныло и в груди чувствовалась какая-то тяжесть. Она плюнула и долго не могла выплюнуть сбившейся мокроты.
Федька заснул, свесив голову с ее рук.
Матрена тихо прошла в каморку, нагромоздила на лавку тряпья и уложила спящего Федьку, загородив его, чтобы не упал, двумя пеленами.
Потом она опять вышла на крыльцо, села на ступеньки и тогда уже тихо и горько заплакала, опустив голову на рукав. Она чувствовала себя несчастной не оттого, что тело у нее было избито в сплошной синяк, не оттого, что ждала новых побоев, а оттого, что не могла представить себе будущей жизни, казавшейся ей какой-то темной и страшной дырой.
О муже она вовсе не думала, потому что он был муж и казался ей неизбежным и неотвратимым, а его побои — должными и заслуженными.
Больше всего ей было жаль Куприяна. При воспоминании о нем она плакала сильнее и с тоской. По временам ей хотелось прямо побежать к нему, только побежать, потому что защитником от мужа, по ее мнению, он быть не мог. Матрена думала, что теперь нельзя уже будет его любить, и горько всхлипывала.
Но из всего того, что должно случиться, судьба маленького Федьки одна была ей совершенно ясна и понятна: забьет он его…
И ей это тоже казалось неизбежным и как бы законным.
VII
Куприян проснулся от скрипа ворот и струи холодного воздуха, хлынувшего ему в лицо, разгоряченное от сна и выпитой ночью водки.
На дворе было уже светло, хотя солнце еще не всходило. Ворота из темной рощи представлялись ослепительно белым четырехугольником, и на их светлом пятне вырисовывалась черная фигура мужика, высокою, седого и широкоплечего, в длинной рубахе и полосатых штанах, босого.
— Тута, что ли? — спросил он хриплым голосом.
Васька тоже поднял голову с сеном в волосах.
— Тут, — отвечал Куприян.
Мужик шагнул в ворота, видимо со света ничего не разбирая. Ощупью он нашел старый улей и медленно опустился на него, почесывая грудь и зевая.
Пронесло дождь-то, сказал он. Голос у него был густой, как из бочки, и усы мешали ему говорить.
Васька опять опустил голову.
Мужик подождал молча, пока глаза не освоились с темнотой, и потом повернул голову к Куприяну.
— Егор пришел, — сказал он.
— Знаю уж, — пробормотал Куприян.
Мужик помолчал.
— Что ж думаешь? — спросил он, серьезно глядя на него из-под мохнатых бровей…
— Там видно будет, — смущенно выговорил Куприян.
— Так, — неопределенно буркнул мужик.
Васька быстро поднял голову.
— Чего ж тут думать? — насмешливо спросил он. — Плюнуть, да и все тут!
Мужик недружелюбно поглядел на него, вздохнул и промолчал. Куприян потупился.
— Анютка у них на дворе была вечор, — заговорил мужик опять, поворачиваясь к Куприяну.
— Ну?
— Сказывала, чтобы тебе прийти сегодня… попоздней на огород. Матрена наказывала…
Куприян помолчал.
— Ладно, приду, — буркнул он.
— Так, — сказал мужик и встал, — хлеб-то есть? — спросил он.
— Хлеб есть, — ответил Васька, — а вот водку всю вылакали… пошли посудинку-то…
— Давай бутылку. Как откроют винную, пошлю.
Мужик вышел, затворив за собой ворота.
— Слышь, Купря, — заговорил Васька, — нам должно удирать… Махнем в Тарасовку к Пузатову.
Куприян ответил не сразу, точно не решался высказать что-то.
— Ну… — сказал он, — до завтра тута побудем…
Васька удивился.
— Какого черта? Гунявый говорит облава будет, исправник приедет ввечеру.
Куприян опять замолчал.
— А черт с ним! — с досадой махнул он рукой.
— А словят?..
— Поглядим, — упрямо возразил Куприян.
— Да ты чего тут не видал?
И Васька вдруг проворно сел.
— Неужели из-за бабы останешься?..
— А хоть бы и так, — глядя в сторону, ответил Ку-приян.
Васька улыбнулся во весь рот и поправил картуз.
— Что, тебе ее жаль, что ли? — спросил он.
