Родители еще больше рассердились. Она смеется над ними? При чем тут дрова? Неужели она собирается остаться недоучкой и пойти в дровосеки? И они разразились новой тирадой - на этот раз с рифмой 'учка - ючка': недоучка, штучка, злючка, колючка, взбучка...
С подругами она тоже все время говорила невпопад. Например, одна из девочек вежливо приглашала ее на переменке:
- Катерина, в воскресенье
жду тебя на день рожденья.
А Катерина с благодарностью отвечала:
- Ах, какая мне награда!..
И хотела прибавить: 'Очень рада', а вместо этого выходило:
- ...Очень надо! Очень надо!
Встретив подругу в новом платье, Катерина спешила сказать, что не видела такого элегантного наряда ни на одной франтихе, но, как обычно, путалась в словах и говорила:
- Ты элегантней всех слоних:
такого платья нет у них.
Со временем все начали сторониться ее, и бедняжку это очень огорчало. В конце концов иссякло и терпение родителей.
Однажды она слышала, как мама жаловалась на судьбу:
- Ох, судьба моя печальная!
Катерина - ненормальная...
Катерина в слезах выбежала на улицу. Слово 'ненормальная' мучительно звучало у нее в ушах. Она была нормальная, она это хорошо знала, ее сердце было полно любви к родителям, к подругам, ко всем людям на свете. Почему же никто не понимал ее?
На улице ее остановила какая-то женщина:
- Что с тобой, хорошая моя?
Отчего ты плачешь в три ручья?
И Катерина прерывающимся от рыданий голосом ответила:
- Я могу вам сказать, почему я печальная:
все кругом говорят, будто я гениальная.
Я сижу над уроками - не разгибаюсь.
Виновата ли я, что всегда расшибаюсь?
Она хотела сказать 'всегда ошибаюсь', но женщина этого не знала и, подумав, что девочка бредит, отвела ее к врачу.
Врач осмотрел 'больную' и велел ей сказать 'резеда'. Катерина тут же сказала, правда на свой лад:
- Лебеда!
Доктор, конечно, подумал, что она смеется над ним, но у нее и в мыслях ничего подобного не было. Напротив, она надеялась, что этому замечательному доктору удастся наконец-то вылечить ее от необычного дефекта речи, и смело начала:
- Рассказать давно хочу
про болезнь мою рвачу,
но, к несчастью, не бывала
до сих пор у коновала...
Врач пришел в ярость: это было слишком - назвать рвачом и коновалом такую знаменитость, как он! И где? В Поэтонии, славящейся своими вежливыми жителями! Нет, он этого так не оставит! И доктор вызвал полицейского, с тем чтобы тот препроводил Катерину к родителям и посоветовал поместить ее в Дом поэтического перевоспитания.
По дороге, упираясь изо всех сил, Катерина попыталась растолковать полицейскому, что, собственно произошло:
- Верьте, я сама не рада...
Я ошиблась... Вот засада!..
Можно было вас не звать:
Я хотела расстрелять...
Полицейский содрогнулся. Откуда ему было знать, что под 'засадой' Катерина подразумевала 'досаду', а произнося страшное слово 'расстрелять', имела в виду мирное 'рассказать'? Уверенный, что имеет дело с особо опасной преступницей, он защелкнул на ней наручники и вместо дома доставил ее в тюрьму.
Дверь камеры захлопнулась за ней, и Катерина долго-предолго плакала. Мало того, что бедняжку никто не понимал, никто не любил, так теперь ее еще и заперли в этих холодных стенах! Катериной овладело великое отчаяние, под бременем которого сердце ее сжалось в маленький комочек. Как только ей разрешили отправить родителям письмо, она написала:
'Я пишу из заточения.
Ах, какое наслаждение:
вашу дочь судить хотят!
Нужен лучший автомат'
Если верить записке, она жаждала крови, и, разумеется, никакого автомата мама с папой ей не прислали (в результате она осталась без адвоката). В то же время у родителей появилась надежда, что тюрьма исправит Катерину: если бы в тюрьме было очень плохо, разве она написала бы, что сидеть там - наслаждение?
Судья, знаменитый поэт с прекрасными голубыми глазами, спросил подсудимую:
- Обвиняемая виновна? Да или нет?
Пусть правдивым будет ответ.
Катерина прижала руку к сердцу и торжественно поклялась:
- Не виновата ни капли я,
верьте мне, господин свинья!
Все в зале суда так и ахнули. Прокурор вскочил на ноги:
- Не допущу такого позора.
Требую смертного приговора!
Какого позора? Что она сделала? Ответила на вопрос господина судьи, только и всего. И, веря в торжество справедливости, она закричала:
- Я не совершила преступления,
но готова попросить отмщения!
Она хотела сказать 'прощения', но у прокурора не было причины не верить собственным ушам, и он пришел в еще большую ярость:
- Хорошо известно многим:
никогда я не был строгим,
но сейчас, как никогда,
буду строгим, господа.
Я преступницы подобной,
невоспитанной и злобной,
разрази меня гроза,
не видал вовек в глаза.
Пусть найдут, что я жестокий,
умоляю суд высокий
внять призыву моему,
посадить ее в тюрьму.
Не на годик, не на десять
посолидней срок отвесить,
в общем - что там говорить!
к ста годам приговорить.
