Зачем я сюда пришла? Спешила, будто предчувствовала. Если бы я знала, ни за что бы не пришла.
Кто-то передвинулся, и я увидела рукав белой рубашки, вышитой серебром, серебряную руку и отблески света на стальных нитях. Я закрыла глаза и стала яростно проталкиваться к нему сквозь толпу. Теперь передо мной остался только он.
Земля сотрясалась от ритмичных ударов и звуков едва поспевавшей за ними гитары. Он делал это очень искусно, но не без усилий. Трудно было бы предположить, что играет робот, хотя для человека это, пожалуй, чересчур виртуозно. Вряд ли человек может играть так быстро и так, чтобы был слышен каждый звук. Кроме того, в музыке чувствовалась глубина и та особая красота, которая может придать только живое чувство. Это была короткая интерлюдия, без голоса, а потом он снова запел. Были слышны все слова. Смысла в них не было, а мне хотелось удержать их в памяти, но в голосе застревали только корявые обрывки фраз: снег-огонь, алые кони, крылатая карусель, городские огни, расплесканные по ветровым стеклам, машины в полете и миры, парящие подобно птицам...
Я открыла глаза и прикусила язык, чтобы не вскрикнуть.
Он склонил голову, и его волосы ниспадали на лицо, на широкие плечи, на рубашку, вышитую серебром. Они напоминали темно-красный бархат или какой-то вид плюша. Его брови были темно-коричневыми. На груди у него тоже были волосы, будто тонкие росчерки дождя на серебряной коже. Это испугало меня. Отхлынувшая кровь вдруг устремилась обратно в сердце, как цунами, и я чуть не задохнулась.
– Заткнись, - сказал кто-то Лорду, очевидно, он все еще что-то говорил мне, во всяком случае, пытался, но я ничего не слышала.
Песня закончилась, и ритм, записанный на ленте, тоже. Конечно, робот мог определить момент его окончания и в соответствии с этим закончить свою песню. У человека бы так не вышло, если бы он не знал партию ритма заранее.
Кто-то выключил магнитофон. Наступила тишина, а потом раздался взрыв аплодисментов, который внезапно оборвался и сменился неловким чертыханием и хихиканьем. Разве машине аплодируют?
Он поднял глаза. С.И.Л.В.Э.Р. поднял глаза. Он смотрел на меня и улыбался. Улыбка была дружелюбной, доброй. Он хотел доставить им удовольствие, развлечь их, и поскольку им понравилось, то он был рад, очень рад.
Египтия со своим партнером пробралась сквозь толпу. Она предложила роботу стакан шампанского.
– Ты умеешь пить?
– Если вы этого хотите, - сказал он, всем своим видом выражая удовлетворение и добродушие,
– Ну тогда, - сказала Египтия, - пей!
Робот выпил шампанское. При этом его интересовал не напиток, а необходимость быть любезным, и он оказывал эту любезность, словно пил лимонад.
– Боже, какая гадость, - громко проговорил кто-то.
– Боюсь, что так, - широко улыбнулся Сильвер, обнажив белые зубы.
– Ты такой красивый, - сказала Египтия роботу.
– Спасибо.
Вокруг засмеялись. Египтия взяла робота за руку.
– Спой мне любовную песню.
– Отпустите мою руку, тогда спою.
– Сначала поцелуй меня.
Робот нагнул голову и поцеловал ее. Это был очень долгий поцелуй, какого, видимо, Египтия и ждала.
Вокруг захлопали и загалдели. Меня снова затошнило. Египтия отошла от робота и стала смотреть на него с нарочито театральным изумлением. Потом она взглянула на толпу, веселившуюся сегодня за ее счет и сказала:
– Хочу вам кое-что сообщить. Скоро мужчины могут оказаться ненужными.
– Ну ты даешь, - проворчал Лорд, - будто не знаешь, что есть и женские образцы.
Египтия уселась у ног робота и снова попросила спеть любовную песню. Он тронул струну и запел. Песне этой было веков пять, он заменил какие-то слова, но все же это была 'Гринсливз' ['Зеленые рукава' (.англ.)]. 'Увы, моя любовь, зачем ты так вероломно меня покидаешь? Предел страсти - песня, и провалиться мне в преисподнюю, если я не дошел до него'.
Толпа взорвалась от хохота. Египтия тоже смеялась. 'Гринсливз, моя радость, твое платье - словно летняя листва, Гринсливз, я ведь не кусаюсь пока меня об этом не попросят, о моя Гринсливз'.
Песня вызвала оживление. Египтия улыбалась и надувала губки, ведь у нее было платье без рукавов. Робот в последний раз ударив по струнам, посмотрел прямо на меня и только тут я вспомнила, какого цвета моя одежда.
Я оцепенела. Я не могла не только двинуться с места, но даже пошевелиться, хотя щеки и глаза у меня пылали. И сразу же отвести взгляд я тоже не могла. Он смотрел на меня без всякого выражения. Никакой холодности, граничащей с жестокостью, которую я видела в его глазах раньше, а может, это мне только померещилось? Вряд ли роботам позволено быть жестокими с людьми, а тут - ни доброжелательности во взгляде, ни улыбки.
Мои неистовые, безумные глаза обратились к Египтии. Сделав вид, что только сейчас меня увидела, и сменив роль вожделяющей Клеопатры на роль задушевной подруги, она поднялась и подплыла ко мне.
– Джейн, милая. Ты все-таки пришла.
Египтия обвила меня руками. В ее объятиях я забыла о своих страхах и прижалась к ней, осторожно, чтобы не помять ее одежду, - это целый трюк, который постоянно приходится применять с матерью. За ее плечом робот отвел взгляд в сторону и принялся наигрывать на гитаре. Люди, сидевшие рядом с ним, задавали ему какие-то вопросы, и он отвечал, заставляя их смеяться все громче и громче.
– Джейн, ты выглядишь восхитительно. Выпей шампанское.
Я выпила шампанского.
Я все еще надеялась, что тяжелое чувство пройдет, что их сменит душевный подъем и веселье, но ничего не менялось. Вскоре он снова заиграл, а я села поодаль в кустах, пытаясь проглотить неудержимо катящиеся из глаз слезы. В конце концов этот противный Лорд увел меня в рощицу, усадив под виноградными лозами, увешанными тяжелыми гроздьями, стал целовать и ласкать. Я не сопротивлялась, но все время думала: я же его терпеть не могу. Как заставить его остановиться?
Когда около часа ночи он стал уговаривать пойти к нему на квартиру, у меня появилась спасительная мысль.
– Я не сделала в этом месяце контрацептивного укола, а прежний укол уже не действует.
– А я делал. И мы будем осторожны.
– Нет, я - тип Венеры Медийской, а она плодовитая. Я не могу рисковать.
– Так какого же дьявола ты раньше молчала?
Переполненная стыдом и смущением, я смотрела на гроздья и думала о роботе, о том, как он целовал Египтию, и обо всех женщинах, которые будут просить его поцеловать их. Если бы я попросила, он бы и меня поцеловал. Или укусил. Он сделает все, что я скажу, ведь за него заплачено компании.
– Меня тошнит, - сказала я Лорду. - Выворачивает. Извини.
– Только на меня не надо, - сказал он, встал и исчез.
Оставалось еще немного вина, и я допила его, не чувствуя вкуса. Потом попыталась представить, что я в древней Италии, вокруг висят гроздья винограда, на город опустилась плотная осенняя ночь и обняла его крепко, как любовника. Но с одной стороны слышались звуки оркестра, с другой гремели магнитофоны.
Сквозь листву я увидела огоньки, потом сияющую серебряную кожу, а когда он оказался футах в десяти, блеск его волос. Я решила, что он идет ко мне, и сердце у меня замерло. Но вспомнив, что сижу рядом с лестницей, ведущей на улицу, поняла, что он просто уходит из садов с гитарой на шнурке через одно плечо и кроваво-красным плащом, наброшенным на другое.
Спускаясь по ступенькам, он прошел совсем близко от меня, а через минуту исчез из виду.
Мое сердце забилось и я вскочила на ноги.
Поддерживая свою длинную юбку, я бросилась за ним.
Ярко горели фонари, открытые еще магазины, театры и бары сияли вывесками и окнами. Он шел среди
