Он спустился этажом ниже, тихонько постучал в квартиру наблюдательницы. Замок тут же щелкнул. Здесь его, как видно, ждали.
— Здравствуйте, э… простите, забыл ваше имя отчество.
— Ирина Сергеевна, — подсказала пенсионерка, кутаясь в пуховую шаль
— Что случилось, Ирина Сергеевна?
— Вы знаете, я сегодня поздно спать легла, — заговорила она полушепотом, — около 2-х, наверное. Зачиталась. Не успела глаза прикрыть, слышу, наверху кто-то в квартиру вошел, осторожненько так, на цыпочках. Но там, как ни осторожничай, а половицы все равно продадут — от каждого движения стонут, рассохлись.
— Неужели слышно, когда на цыпочках? — усомнился Полынцев
— Ночью-то? В нашем тонкопанельном доме? Ну что вы, молодой человек. Конечно.
— Извините, перебил.
— В общем, чувствую, крадется, стервец, по коридору. Подошел к залу, остановился, должно быть, осмотрелся. И вдруг раздался женский крик — видно, проснулась, голубушка, заметила. Потом сразу же два тяжелых прыжка по комнате — наверное, подскочил, мерзавец, рот зажал — и началась возня. Диван заскрипел, заерзал ножками по полу. Что-то упало, разбилось. Что-то сломалось. Одним словом — настоящая борьба. Но, правда, молча, без криков. Нет, думаю, это вам уже не шутки. Набираю телефон подруги, Ларисы Михайловны, то есть. Объясняю: так, мол, и так — непорядок у нас на объекте, битва какая-то идет. Она говорит, не беспокойся, мол, ничего страшного там не случится, преступник сидит в клетке, а остальное, не наше дело. Мало ли с кем молодая вдова отношения выясняет, может, любовник в гости заглянул, может, подружка. Ничего себе подружка, отвечаю, с таким-то норовом. Впрочем, тебе виднее, я доложила, а ты уж сама решай, как быть. Тем временем наверху все успокоилось. Слышу только шаги по комнате, твердые, мужские, не спутаешь. Потоптались, потоптались — и на выход. Дверь лязгнула — у них, когда закрываешь, все время лязгает, я вам говорила — и тишина. Всего-то минут 5 это безобразие длилось, не больше. Я в окно выглянула, думала, может, что увижу. Да где там, под балконами прошмыгнул — видно, опытный, мерзавец.
Последние слова Полынцев слушал, подрагивая от нетерпения.
— Нужно срочно заходить в квартиру! Вдруг, живая, вдруг раненная! Сейчас без пяти три — всего час прошел, можно спасти.
— А как же мы туда зайдем? — развела руками Ирина Сергеевна. — Голубушка-то не открывает, — глаза женщины наполнились влагой. — Ой, Господи, Господи, хоть бы мне все это почудилось, хоть бы померещилось.
— Через балкон, — сообразил Андрей. — Кто над вами живет?
— Молодая семья, но они в отпуске, уехали на прошлой неделе.
— Тогда с вашего… пойдемте скорей, я поднимусь с вашего этажа.
— Ой, не надо, сорветесь.
— Да разве об этом сейчас. У вас есть фонарик?
— Где-то был.
— Несите…
Выйдя на балкон, Полынцев осмотрелся: старые стулья, выцветшая раскладушка, пустые трехлитровые банки… в углу большой деревянный ларь — то, что надо. Взобравшись на ящик и, поставив ногу на решетку, он попробовал ее на прочность, она оказалась хлипкой, проржавевшей — это плохо, значит, наверху была точно такая же…
— Вот фонарик, — подоспела Ирина Сергеевна. — Там кнопочка сбоку.
— Спасибо, разберусь. Ну, я пошел.
— С Богом. Только, пожалуйста, осторожно.
Андрей вытянул руки и уцепился за решетку на балконе Светланы. Немного помедлив (терять опору под ногами было страшновато), завис. Только собрался перехватиться выше, только сделал небольшой рывок, как стойка с хрустом обломилась. Правая ладонь сорвалась и, скользнув по сварочному шву, разверзлась до мяса.
— Ой, кровь! — вскрикнула Ирина Сергеевна. — Сейчас я вас за ноги поддержу.
— Не трогайте! — прохрипел Полынцев. — Еще тяжелее будет.
Он слегка качнулся в сторону и на подъеме зацепился раненной рукой за соседний прут. Снова попытался перехватиться выше. На этот раз все оказалось сложнее: ладонь, во-первых, съезжала по крови, как по маслу, а во-вторых, плохо слушалась.
— Ой, Господи, Господи! Спаси и сохрани, спаси и сохрани, — причитала женщина.
Андрей уперся ногой в стену, подтолкнул корпус вверх… Есть, завел предплечье на плиту… немного подтянувшись, затащил и колено. Готово. Три опорных точки — не одна, можно работать уверенно. Приподнявшись на локтях, он подтянул вторую ногу к животу и, кряхтя, встал. Чуть отдышавшись, перевалился через решетку. Ну вот и все. На месте.
— Ой, слава Богу, слава Богу, — перекрестилась Ирина Сергеевна, ойкнувшая за последние полчаса раз 15, не меньше.
Полынцев заглянул в темные окна зала. Ничего не видно. Достал из кармана фонарик (как только не выронил, кувыркаясь), нажал кнопку. Теперь, самое страшное.
Адреналин почти не пользовался стропами управления. Восходящие потоки сами не давали парашюту опуститься. Вот опять подул свежий ветерок и, кажется, посильней прежнего.
Фонарик вспыхнул ярким светом. Луч, проткнув стекла, ворвался в комнату… Полынцев отшатнулся от окна…
— Что, устал рюмкой махать, в сон уже клонит? — подтрунил Калашников над другом, видя, что тот украдкой зевает.
— Даже не мечтай, — встряхнулся Кандиков. — Спать все равно не лягу, с тобой буду сидеть до утра.
— Дома-то сейчас уже 3, организм-то, брат, не обманешь.
— А помнишь, как мы двое суток перед Совмином сидели, помнишь? Как ночью духов крошили, как патроны кончились, помнишь?
— Еще бы — 15 атак за ночь, не разгибаясь, загасили.
— Вот. А тогда можно было организм обмануть?
— Сравнил тоже условия.
— Что правда, то правда. Вы здесь, как на курорте живете. Здание, хоть и мятое, но со стенами, с комнатками, опять же, садик во дворе, цветочки. А помнишь молзавод, когда зимой на бетонном полу, когда пальцы от холода не гнулись?
— Помню, Саня, все помню: и как минами нас обкладывали, и, как раненных с площади вытаскивали, и как танки пошли, а мы не знали в какую сторону 'Муха' стреляет.
— А? — поднял голову лежавший на кровати Мухин. Он уже давно притомился слушать воспоминания ветеранов и решил немного подремать.
— Отдыхай, — махнул рукой Колдун. — Детское время кончилось. Видишь, дяденьки о своем, о взрослом, толкуют.
— Кстати, о птичках, — спохватился Кандиков. — Поговорил я с твоим Гелани, по-взрослому поговорил, без дураков. Все ему объяснил, все обставил и…
— И что?
— И, признаюсь честно — расстроился. Я грешным делом думал, что он фигура в тех кругах, а он оказался простым мужиком. Даже обидно, что через всю страну летел и все зазря. Почти.
— Почти? — заерзал Калашников.
— Почти…
— Ну, что ты, Саня, специально что ли мое терпение испытываешь?
— А кто меня в трамвайном парке бросил? — прищурил глаз оперативник.
— А кто меня у Сунжи?
— Ладно, наливай.
