прочих соапостолов! Мало сего! Он говорит: аще Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом, анафема да будет. Чтобы охранить однажды преподанную веру, недостаточно было упомянуть о естестве человеческого свойства, если бы не обнял он и ангельского превосходства! Аще мы, говорит, или Ангел с небесе. Не то значит это, будто святые и небесные Ангелы могут погрешать; но вот что говорит он сим: если бы случилось даже невозможное, — кто бы ни был тот, кто покусится изменить однажды преданную веру, анафема да будет! Быть может, слова эти высказаны им мимоходом или вырвались у него невольно как–нибудь, а не предписаны по изволению Божию? Отнюдь нет. В последующей речи он с великой силой внушает то же самое, повторяя [ [19]] сказанное: якоже предрекохом, и ныне паки глаголю: аще кто благовестит вам паче, еже приясте, анафема да будет (Гал.1:9). Не сказал он: аще кто благовестит вам паче, еже приясте, да будет благословен, похвален, принят, но — анафема да будет, да будет то есть отделен, отлучен, извержен, чтобы лютая зараза одной овцы не запятнала ядовитой смесью невинного стада Христова.
IX. Это предписано, может быть, только галатам? Если так; то, значит, и далее упоминаемое в том же послании, именно: аще живем духом, духом и да ходим; не бывайте тщеславни, друг друга раздражающе, друг другу завидяще (Гал.5:25.26) и прочее, повелено только галатам же. Но это нелепо; нравственные заповеди эти равно предписаны всем. Значит, и означенное предостережение касательно веры равно относится ко всем же; значит, как никому непозволительно раздражать друг друга или завидовать друг другу, так никому же непозволительно и принимать что–нибудь такое, чего не благовествует повсюду Церковь кафолическая. Или, может быть, анафематствовать тех, которые возвестили бы то, что не было возвещено, повелевалось только в те времена, а ныне уже не повелевается? Если так; то выходит, что и следующее, сказанное там же Апостолом: глаголю же, духом ходите и похоти плотския не совершайте (Гал.5:16), повелевалось только в те времена, а ныне уже не повелевается. Если же думать так нечестиво и вместе пагубно; то необходимо следует, что как это последнее должно быть исполняемо во все времена, так и узаконенное касательно неизменяемости веры повелено на все же времена. Следовательно, возвещать христианам — православным что–нибудь такое, чего не приняли они, никогда не позволялось, никогда не позволяется, никогда не будет позволяться, и анафематствовать тех, которые возвещают что–либо кроме раз и навсегда принятого всегда должно было, всегда должно и всегда будет должно. А когда так; то кто или столь дерзновенен, что возвестит что–нибудь такое, что не возвещено в Церкви, или столь легкомыслен, что примет что–нибудь такое, чего не принял от Церкви? Сосуд избранный (Деян.9:15), учитель языков (Гал.2:9), труба апостольская, провозвестник вселенский, таинник небесный — апостол Павел не один раз, но дважды, и всем, и навсегда, и повсюду громогласно вопит через писания свои: «кто бы ни возвестил новое учение, да будет предан анафеме»! А на другой стороне некие жабы и собачонки и мухи издыхающие (Еккл.10:1), каковы пелагиане, покрикивают и говорят православным: «мы учредители, мы начальники, мы истолкователи; осуждайте, что содержите, содержите, что осуждали, отвергайте древнюю веру, установления отцов, предания предков, и вместо их примите»… А что примите, страшусь выговорить; ибо оно так высокомерно, что его нельзя, по моему мнению, не только утверждать, но даже опровергать без греха.
X. Для чего же, спросит кто–нибудь, попускает иногда Бог, что некоторые знаменитые, поставленные в Церкви, лица возвещают православным новое? Вопрос справедливый и стоющий того, чтобы рассмотреть его тщательнее и пространнее. Только, решить его надобно не от своего ума, но на основании свидетельства из Закона Божественного, образца учительства церковного. Посему послушаем святого Моисея. Он вразумит нас, для чего попускается иногда мужам ученым и за благодать ведения называемым у Апостола даже пророками (1 Кор.14:29) высказывать новые учения иносказательно, называемые обыкновенно в Ветхом завете богами иными (Втор.13:2) по той, конечно, причине, что еретики почитают мнения их точно также, как язычники почитают богов своих. Блаженный Моисей пишет во Второзаконии: аще востанет среди тебя пророк или соние видети глаголяй себе (Втор.13:1), то есть поставленный в Церкви учитель, которого ученики или слушатели его считают учащим по какому–то откровению. Что далее? И предречет, говорит, знамение и чудо, и сбудется сказанное им (Втор.13:1.2). Сим обозначается какой–то поистине великий и столь сведущий учитель, что последователи его считают не только познавшим человеческое, но и могущим предузнавать то, что выше человека, каковы были, как хвастают ученики их, Валентин, Донат, Фотин, Аполлинарий и прочие им подобные. Что потом? И речет тебе, говорит: идем, и последуем богом иным, ихже не веси и послужим им (Втор.13:2). Кто это боги иные, если не заблуждения чуждые, тебе не ведомые прежде, то есть новые и неслыханные? И послужим им, то есть поверим им, последуем им. Что, наконец? Да не послушаеши, говорит, глагол пророка того, или видящаго сон (Втор.13:3). Почему же, скажи мне, не воспрещается Богом учить тому, что Богом же воспрещается слушать? Яко, — отвечает, — искушает вас Господь Бог ваш, да явно будет, аще любите Его, или нет, всем сердцем и всею душею вашею (Втор.13:3). Вот яснее дня стало видно, почему промысел Божий попускает иногда некоторым учителям церковным возвещать новые какие–нибудь учения! Да искусит вас, — говорит, — Господь Бог ваш. И подлинно, большое искушение, когда тот, кого ты считаешь пророком, учеником пророческим, учителем и защитником истины, кого ты весьма почтил и полюбил, вдруг скрытно вводит вредные заблуждения, которых ты ни узнать скоро не в состоянии, потому что предубежден в пользу древнего учительства, ни осудить охотно не считаешь позволительным, потому что удерживаешься от того привязанностью к древнему учителю.
XI. После сего кто–нибудь потребует, может быть, чтобы истина содержащаяся в словах святого Моисея пояснена была какими–нибудь примерами церковными. Требование справедливое и заслуживающее того, чтобы немедленно удовлетворить ему. Начнем же с ближайшего и известного. Какое, думаем, было в недавнее время искушение, когда несчастный Несторий, превратившись вдруг из овцы в волка, начал терзать стадо Христово, когда большинство даже угрызаемых им считали его овцой и потому более терпели от угрызений его? Ибо мог ли кто легко прийти к мысли, что погрешает тот, кто избран по решению верховной власти [ [20]], к кому весьма привержены священники, кто, пользуясь большой любовью святых и величайшим уважением народа, каждый день всенародно изъяснял глаголы Божии и опровергал всякия вредные заблуждения иудеев и язычников? Как, наконец, не мог удостоверить всякого, что поучает правому, проповедует правое, мыслит правое тот, кто, в видах открыть слух к одной своей ереси, нападал на богохульства всех ересей? [ [21]] Но это–то и было то, о чем говорит Моисей: искушает вас Господь Бог ваш, аще любите Его, или нет. Но оставим Нестория, который всегда более удивлял, нежели приносил пользы, более славен был, нежели опытен, более по человеческому благоволению возвысился на время во мнении толпы, нежели по Божию. Вспомним лучше о тех, которые, имея большой успех и обширную деятельность, послужили для людей, православных в немалое искушение. Так, предки наши говорят, что в Паннонии Фотин был искушением для Церкви Сирмийской, в которой он, после того, как включен был в число священников по большой любви к нему всех и управлял ею несколько времени, как православный, вдруг, будто злой пророк или сновидец, обозначаемый Моисеем, начал убеждать вверенный ему народ Божий, да последует богам иным, то есть чуждым заблуждениям, дотоле неизвестным ему. Но это дело обыкновенное. Пагубно же то, что к беззаконию такому он употреблял несредственные пособия; ибо имел большие дарования, был отлично учен и обладал великим даром слова, потому что пространно и сильно состязался и писал на обоих языках, как видно это из оставшихся от него сочинений, написанных частью на греческом, частью на латинском языке. Но хорошо, что порученные ему овцы Христовы, весьма бдительные и осторожные в отношении к кафолической вере, скоро обратили внимание на глаголы предостерегающего Моисея, и хотя удивлялись красноречию пророка и пастыря своего, однако и искушение уразумели; ибо за кем следовали прежде, как за овном стада, того стали наконец бегать, как волка. И не один Фотин, но и Аполлинарий вразумляют нас примером своим относительно опасности означенного искушения церковного и вместе напоминают нам о тщательнейшем хранении веры. Ибо и он породил для слушателей своих большие смятения и большие бедствия; потому что в одну сторону влек их авторитет Церкви, а в другую привычка к учителю, так что они, колеблясь и влаясь [ [22]] между тою и другою, постоянно недоумевали, куда им лучше пристать. Подумают, что Фотин был из числа таких мужей, что его
