— А сможешь сегодня вечером в милицейской форме поехать с нами в Геленджик, не задавая лишних вопросов? — обратилась к нему Александра.
Сержант был не в силах смотреть на нее, он лишь покосился в ее сторону карим глазом с длинными загнутыми ресницами:
— Ну конечно!
— А вот если человек решил признаться в преступлении, а ты оказался рядом и согласился выслушать его — это как, считается за явку с повинной? — на всякий случай спросила я.
— Лучше, конечно, у нас... — задумался сержант. — Но если он в письменном виде в моем присутствии все изложит и подпишет, потом, даже если передумает, отпереться ему будет трудно.
Сержанта звали Дмитрием Картошкиным. «Человек с такой фамилией не способен совершить плохого поступка», — заявила ему Александра на прощание, отчего миловидный парень просиял.
До конца рабочего дня оставалось три часа. Я наконец набралась смелости, чтобы поговорить с Семеном. Но он опередил меня:
— Тебе нужно, наверное, предупредить маму, чтобы она не волновалась. Мы отвезем тебя. — Он явно не хотел оставаться со мной наедине. Я тяжело вздохнула, Александра посмотрела на меня сочувственно. В салоне повисла тяжелая пауза, и она взяла разговор в свои руки:
— Уже второй день подряд хочу тебя спросить, Полина: почему ты мне доверилась? — И пояснила, зловеще понизив голос: — Ну, может, для меня вся эта история — очередной контакт!
— Ну и ладно, — спокойно сказала я.
— Как тебе не совестно! — вскричала Александра. — Ей, видите ли, все равно!
— Александра кокетничает, — вмешался в наш разговор Семен. — Контакты ее не интересуют, ей пока не хочется на землю. Но она мечтает услышать, что ты взглянула в ее честные глаза и поверила ей с первой минуты. Ну, или что-нибудь в этом роде…
— Ну да. Я уже двести лет молода, прекрасна, и мне пока это не надоело. Плюс я хочу увидеть будущее лет через двести, когда на Луну будут летать, как к себе на дачу, и у каждого появится свой клон. Я захочу на землю, когда люди станут жить как минимум двести лет, а женщины в сто пятьдесят смогут выглядеть на восемнадцать! Когда я приступлю к контактам, кое-кого, наверное, уже не будет на этой грешной земле, так что опасаться меня нечего, — гордо заявила Александра.
— Я только не могу понять, чем ты так уж отличаешься от людей, — сказала я, и Александра взглянула на меня удивленно. Я пояснила: — Ты очень любопытна — это раз. Обожаешь приключения — это два. И — ты уж не обижайся — любишь похвастаться и пококетничать, как все люди…
— Да, но мне недоступно то, что может испытывать даже… — тут она замешкалась, ища определения, — даже та рыжая глупая дворняга у милиции! Я хочу как и ты — любить! — заявила она и тут же осеклась. — Ой, извини.
По счастью, мы подъехали к моему дому. Я поспешно выскочила из машины и побежала к крыльцу.
Мамы не было. Бабушка сообщила, что она успела переговорить с Алексеем Алексеевичем до его отъезда в Москву, а теперь ушла на работу. Я спросила, что сказал маме Алексей Алексеевич.
— Ничего нового, только то, что верит отцу и все сделает, чтобы вытащить его.
— И как мама? — поинтересовалась я осторожно.
— Никак. Мне тут Зоя звонила, — это была бабулина бывшая ученица, работавшая вместе с мамой в больнице. — Говорит, какая-то новенькая медсестра успокаивала Таню: ничего, мол, не расстраивайтесь, сегодня все взятки берут, стыдиться тут нечего. Так мама твоя ее чуть не разорвала, на всю больницу кричала: «Да вы не знаете этого человека! Он никогда в своей жизни плохого поступка не совершил!» Так- то вот, детка... — вздохнула бабушка, — а еще неделю назад звала его извергом и злодеем. Вот в войну люди между собой так не ссорились, потому что настоящее горе было у них. Пришло горе в семью, — сразу стал отец-то хорошим!..
— Ба, я сегодня вечером могу задержаться, мне надо в Геленджик съездить. Вы с мамой не волнуйтесь за меня, со мной Дима Картошкин поедет — сержант нашего отдела милиции.
Бабушка грустно смотрела на меня, перебирая морщинистыми пальцами складки старого фартука:
— Что ж, детка, я понимаю, парнишка он хоть куда. Только постарайся все-таки пораньше вернуться, маме сейчас нелегко, ты ей нужна…
Около шести за мной заехали Семен и Александра. За синим «Фордом» следовала старенькая, но идеально чистая голубая «копейка», за рулем которой сидел миловидный сержант. Я села на заднее сиденье рядом с Александрой, стараясь не смотреть на Семена. Было понятно, что он хочет помочь мне и моему отцу из дружеских побуждений и никаких чувств у него ко мне нет. Оставался вопрос: что
Что предпринять, если Екть, то есть Павел Линников, не живет по известному нам адресу? Где тогда его искать? Эти мысли беспокоили меня, и чтобы отвлечься, я заговорила с Александрой:
— А тебе нравится Дима?
— Да, он милый, — ответила она. — Очень милый.
— Симпатичнее других? — допытывалась я.
— Ну… да...
— Значит, ты воспринимаешь людей, как я — одни тебе кажутся более симпатичными, другие — менее! Не так уж вы, Морские, отличаетесь от людей! — сделала вывод я.
— Есть небольшое отличие, Полина, — серьезно возразила мне Александра. — Если я вдруг решу последовать примеру других Морских и начну топить людей, то Дима может стать для меня очередным контактом.
— Тогда лучше выбери меня, мне все здесь надоело, — буркнула я.
Александра посмотрела на меня, словно примеривалась — с какого бока лучше утопить. Потом глубоко вздохнула:
— Тебя не могу. Кажется, я с тобой… по-дру-жи-лась, — последнее слово она выговорила медленно и задумчиво. Похоже, мысль о том, что можно подружиться с человеком, шокировала ее.
Семен слушал наш разговор молча. Хотя не уверена, что слушал — может, витал где-то в облаках.
Улица Баумана была скорее улочкой — располагалась она на самой окраине Геленджика. Холодный ветер с моря продувал ее насквозь, несмотря на то, что маленькие одноэтажные домики, похожие на курятники, лепились друг к другу очень близко. Покосившиеся заборы, покрытые дешевыми скатерками столики в малюсеньких двориках, домовитые уютные тетки, копошащиеся за незашторенными окнами, — мы словно вновь оказались в Бетте.
Как и у нас в поселке, калитки здесь не запирали. Дима Картошкин остался ждать нас в машине, а мы зашли в сад. Меня обдало холодной волной: за незашторенным окном я увидела Ектя. Они сидел за столом и разговаривал с пожилой женщиной в платочке. В сущности, это был симпатичный кареглазый здоровяк. Но я не могла смотреть на него без дрожи в ногах: чувства беспомощности и страха, которые я испытала в момент похищения, оказывается, никуда не исчезли. Они таились во мне и ждали встречи с Павлом. Достаточно было одного взгляда на него, чтобы они вновь завладели мной.
— Полина, посиди, пожалуйста, в машине, пока мы будем с ним работать, — тихо сказал Семен. — И попроси Диму открыть капот и сделать вид, что он копается в двигателе.
— Хорошо, — прошептала я и пошла к калитке.
— Полина! — услышала я голос Семена и обернулась. — Все будет хорошо, — улыбнулся он. В первый раз за сегодняшний день. Выходит, он заметил, что мне не по себе?
Дима без лишних расспросов вышел из машины и, надев матерчатые рабочие перчатки, полез в мотор. Я села в «Форд». Начал накрапывать совсем мелкий дождик. В машине было тепло и уютно. Я видела, что Семен и Александра сели за стоявший на улице стол. Они оба смотрели в сторону дома. «Как два ангела», — подумала я, глядя на них. Высокие, стройные, с правильными чертами лица, они походили на людей из будущего, случайно оказавшихся в маленьком садике у моря. Дождь усилился, но они не обращали на него ни малейшего внимания. Только Дима Картошкин недовольно морщился, когда крупные капли
