корабельных мастеров на Таити. Утлегарь[25] и все реи сорвало. Нас могло спасти только одно: лечь на другой галс[26] и попытаться пройти между Флоридой и Изабеллой. Мы благополучно миновали этот пролив, но тут же в сумерках наткнулись на коралловый риф, хотя на морской карте в этом районе значилось двенадцать сажен глубины на самом мелком месте. Бедная старушка «Мьеле» стукнулась всего один только раз и пошла было дальше, но оказалось, что и легкого толчка она не могла перенести безнаказанно, и мы едва успели пересесть в шлюпку, прежде чем она пошла ко дну. Немец-штурман утонул. Всю ночь мы проболтались на водяном якоре, а на рассвете увидели вот эти ваши места.
— Вероятно, теперь вы намерены вернуться к старому Фону? — спросил Шелдон.
— Ни в коем случае. Ведь папа хотел поселиться на Соломоновых островах. Я хочу присмотреть себе тут подходящий кусочек земли и попробую насадить небольшую плантацию. Не можете ли вы указать мне где- нибудь неподалеку отсюда какое-нибудь недурное местечко и не слишком дорогое.
— Клянусь Георгом, вы, янки, удивительные люди, воистину удивительные! — воскликнул Шелдон. — Могло ли мне во сне присниться нечто подобное, столь дерзкая предприимчивость?
— Не предприимчивость, а погоня за приключениями, хотите вы сказать, — поправила она его.
— Да, это так. Это называется любовь к приключениям. Однако, если бы вместо Гвадалканара[27] вас занесло на Малаиту, то уже давно вас превратили бы в жаркое вместе с вашими благородными таитянами и учинили бы над всеми вами «кай-кай».
Джен поморщилась.
— По правде сказать, — призналась она, — мы немножко побаивались приставать к вашему берегу. Я читала в «Морском указателе», что туземцы Гвадалканара отличаются коварством и жестокостью. Когда- нибудь я заберусь на Малаиту. Есть там плантации?
— Никаких плантаций там нет. Туда не решаются заглядывать даже торговцы.
— В таком случае я отправлюсь туда на каком-нибудь судне, производящем вербовку туземцев.
— Немыслимо! — вскричал Шелдон. — Там женщинам не место!
— А я все-таки поеду туда, — упрямо повторила она.
— Ни одна порядочная женщина…
— Осторожнее! — предупредила она. — Когда я уеду, то вы пожалеете, что позволили себе так выразиться по моему адресу.
Глава VI
Буря
В первый раз в жизни Шелдону случилось так близко соприкоснуться с американским характером в лице этой девушки, с которой волею судеб он теперь очутился под одной крышей. Ему легко могло бы прийти в голову, что все американские девицы похожи на Джен Лэкленд, как две капли воды, однако, у него хватило ума догадаться, что в ее характере преобладают не типичные, а совершенно оригинальные черты. Ее умственная живость и быстрая смена настроений часто огорашивали его, а ее убеждения были так непохожи на те правила поведения, какими должна была бы руководствоваться, по его мнению, всякая женщина ее круга, что он частенько терялся, становился в тупик и не знал, как к этому отнестись. Предвидеть ее слова и поступки не было никакой возможности. Наоборот, он всегда ждал услышать от нее что-нибудь самое необыкновенное. В ее движениях сквозила какая-то истеричность. Обладая бойким и порывистым нравом, она стойко отстаивала свою независимость. Это совершенно не соответствовало его представлению о женщине, рядом с которой находится мужчина. Он не понимал ее взглядов на женское равноправие, фактически проводимых ею при столкновениях с ним, и иной раз им овладевало бессознательное беспокойство при виде этой вынырнувшей при шуме урагана из морской пучины, потерпевшей крушение девицы, со свитой из дюжины полинезийцев, высадившихся у него в Беранде, перед этим грозившей револьвером Эриксону и удивлявшей его теперь своей развязностью и бесцеремонностью. Однако, все это вполне гармонировало как с ее «Баден-Пауэлем», так и с увесистым кольтом. Как бы там ни было, но она — не то, что о ней можно было подумать при первой встрече. И Шелдон не мог этого забыть.
Если бы эта женщина отличалась стрижеными волосами, широкими скулами и неуклюжей фигурой, а не обладала бы столь привлекательной наружностью, — все это было бы в порядке вещей. Но она была полна чисто женственной красоты. Его особенно пленяла ее тяжелая, длинная коса. Она была статной, изящной девушкой, и его так неприятно поражал резкий тон ее громкой команды. Он представлял себе, как она закидывает на шею лошади лассо, и эта картина вызывала в нем неприятное чувство.
Но мисс Лэкленд, кроме того, обладала еще самыми разнообразными способностями. Он удивлялся ее знаниям по части искусства и литературы, но что особенно задевало его за живое, это ее умение крепить паруса, бросать якорь и командовать шхунами в Южных морях. Что же касается поезди на Малаиту, то этот невозможный проект казался ему просто безобразным.
Особенно смущала Шелдона женственность ее натуры. Она умела играть на фортепьяно, и даже лучше, кажется, его сестры, там, на родине, не говоря уже о бедняге Хью, который так отважно барабанил на этом самом инструменте. Когда же она бралась за гитару, напевая плавные, нежные гавайские «гулы», он приходил в совершенный восторг. В эти минуты она становилась очаровательной, и прелести этого чудного создания помогали ему забыть про дневные заботы и позабыть вместе с тем о ее кольте, «Баден-Пауэле» и прочем. Однако, тут же его начинала сверлить мысль: зачем эта девушка строит из себя мужчину и искателя приключений. Любительниц приключений называют авантюристками, и это ему вовсе не нравилось. К тому же Давид Шелдон и сам был не великий охотник до приключений. Он с детства никогда не стремился к таким вещам, и, право, ему трудно было бы теперь решить, какая блажь привела его из Англии на Соломоновы острова.
Шелдону положительно не везло. Создавшееся неловкое положение чересчур резко расходилось с его консервативными взглядами и наклонностями. Беранда, где, кроме него, не было больше ни одного белого человека, по его мнению, — совсем неподходящее место для Джен Лэкленд. Он все время ломал себе голову, куда бы ее отсюда сплавить, и даже попробовал заговорить с ней об этом. На пароход из Австралии нельзя рассчитывать раньше, чем через три недели.
— Я вижу одно, — процедила она в ответ на его слова, — вам неприятно мое присутствие; завтра я уезжаю на вельботе в Тулаги.
— Но ведь я уже вам говорил, что это немыслимо! — воскликнул он. — Там нет ни души. Комиссар уехал в Австралию, и единственный белый человек там, это простой матрос, его третий помощник. Он олицетворяет теперь на Соломоновых островах всю правительственную власть и сторожит там сотню черных арестантов. Это такой болван, который постарается еще оштрафовать вас на пять фунтов стерлингов за то, что вы не прошли через таможню. Это человек совершенно неотесанный, и я настойчиво повторяю, что вам туда ехать немыслимо.
— А если в Гувуту? — спросила она.
Он только махнул рукой.
— Там нет ничего, кроме болотной лихорадки и пяти белых, которые пьют целый день без просыпу. Я вас туда не пущу.
— Благодарю покорно, — проговорила Джен невозмутимым тоном. — Пора собираться. Вайсбери! Пошли-ка ко мне Ноа-Ноа.
Ноа-Ноа был у нее старшим матросом; он служил боцманом на «Мьеле».
— Куда вы? Куда вы? — взмолился Шелдон. — Постой, Вайсбери!
— Я немедленно отправляюсь в Гувуту!
— Но я не согласен пустить вас.
— Потому-то я и поеду. Вы позволяете себе говорить со мной таким тоном, которого я не переношу.
— Что такое? — Он не мог понять, почему она так рассердилась. — Если я вас чем-нибудь невольно обидел…
— Вайсбери! Ступай же, тебе говорят, позови сюда фелла Ноа-Ноа! — топнула Джен.
