Сергей, услышавший именно то, что ожидал услышать, однако смущенный мелкостью названной Червеневым суммы, секунду поколебавшись, осторожно поднял глаза.
— А дальше?
Червенев деловито-веско кивнул.
— Дальше — больше.
— И сильно больше?
— А я почем знаю. — Словно с облегчением освободившись от надоевшей ему роли, Червенев как-то бесшабашно пожал плечами. — Не того об этом спрашиваешь. Ежели б я эти миллионы себе на дачу копил, я б тебе сказал. А так-то что. Я вон у себя на участке третий год хозблок достроить не могу, а ты говоришь — дальше. — Заметив озабоченное выражение лица Сергея, Червенев сменил тон.
— Ладно, не беги впереди паровоза. В понедельник подписывать пойдем, все и узнаешь. Может, сами скажут, может, через меня передадут. Раньше времени не умирай.
— Ладно, не буду. — Сергей вздохнул. — Сами скажут, говорите? Хорошо бы. Кстати, кто из замов договор подписывать будет?
— Белошвей. — Червенев, прищурившись, посмотрел на Сергея. — А что?
Снова ожидавший именно этого, Сергей стоически покивал.
— Да нет, ничего. Понятно, с чьим лицом у нас капитализм.
— А ты думал — с моим, что ли?
Червенев, коротко чиркнув, снова закурил.
— То-то и оно. Белошвей сейчас большую власть взял. Все деньги через него пошли. А ты говоришь… Ты его дачу в Софрино видел?
— Нет. И как?
— Лучше, чем у «Капитал Дайнемикс». Плюс коттедж для сына в Голицино. Ну, в общем, сам понимаешь.
— Понимаю… — Невнимательно слушая, Сергей взглянул в окно. — Коттеджи, дачи… Так сказать, новые песни о мелком.
— О мелком? Как сказать. Дача-то трехэтажная. Это, считай, уже о крупном.
Сергей улыбнулся.
— В старые времена сказали бы — особо крупном.
— В старые, может, и сказали бы, а сейчас нет. Так, крепкий середнячок. Вон твои деньги обналичит, может, и в крупные выйдет. — Перехватив предостерегающий взгляд Сергея в сторону потолка, Червенев махнул рукой. — Да не генери, давно все выключено. Да и кому, на хрен, нужно…
Спровоцированный Червеневым на откровенность, Сергей пожал плечами.
— Меня, собственно, одно интересует — на какие деньги я договор выполнять буду. Белошвей, конечно, может хоть все Софрино на корню скупить, это его дело, вопрос, что после этого на сами работы останется, на что этого хватит. Если на то, чтобы бумаги для отчета купить, — это одно, а ежели «октагон» в полной конфигурации, — это совсем другое. Жаль, если только бумаги, ведь, кроме денег, все есть, изумительнейшие вещи можно было бы сделать.
Червенев, похоже искренне сожалея, покрутил головой.
— Не знаю. Знал бы — сказал, а так чего зря волну гнать. Меня попросили с тобой переговорить — я переговорил, а дальше Аллах ведает, к интимным подробностям не допущен. Ясное дело, штаны с тебя в несколько приемов снимать будут, но так, чтобы совсем без денег оставили, — это вряд ли. Им же самим отчитываться надо. Одних бумаг мало, надо какое-то железо предъявить. Так, по практике, обычно до половины оставляют, ну уж двадцать процентов — это точно. В общем, что-то на бедность подбросить должны. — Червенев махнул рукой. — Ладно, не дрейфь. Склепаешь ты как-нибудь свой фрактальный бронепоезд.
Сергей усмехнулся.
— Без орудий главного калибра?
— Да кому он, на х…, нужен, твой главный калибр. — Червенев поморщился. — Ладно, ничего. Ежели американцы нападут, пулеметами отобьешься.
Сергей долгим взглядом посмотрел мимо Червенева.
— От американцев — пулеметами? Это вряд ли…
— Ну не знаю. Защита отечества — частное дело граждан, все к этому идет. — Червенев, затянувшись, прокашлялся. — Не знаю я, Сергей, чем тебе помочь. Раньше, сам помнишь, все, что мог, делал. И финансирование мог выбить, и оборудование, какое нужно, доставал — по одной записке все, что нужно, отгружали. А сейчас — что я могу? Кто я такой теперь? Начальник производственного управления… Какое производственное управление, когда производства никакого нет. Так, сижу, бумажки перебираю. Да книжки в выходные читаю на диване.
Сергей, не знавший за Червеневым склонности к чтению, недоверчиво поднял глаза.
— Какие книжки?
— Ну, какие… Мемуарные, исторические… Сейчас много чего навыпускали.
Сергей улыбнулся.
— «Развал советской экономики в жизнеописаниях основных его участников»?
Червенев, похоже задетый за живое, с интересом взглянул на Сергея.
— А что, есть такая?
Сергей мрачно кивнул.
— Будет.
— Ну будет, тогда и почитаем. А то давай сами напишем. Гонорар пополам. Говорят, книги не пахнут.
— Это деньги не пахнут. А книги-то очень даже.
— Ну, тебе виднее. Ты знаток, ты и нюхай. — Червенев выпрямился над столом. — Да, вот такие дела. Куда ни кинь, все концом по лбу. — Он посмотрел на часы. — Полвторого уже. Идти надо. Сейчас в малом зале конференция по инвестиционной политике начнется — мне там в президиуме сидеть. Не хочешь поприсутствовать? Англичане будут, американцы… Я им тебя представлю — как отечественного предпринимателя, занимающегося наукоемким производством.
Сергей мрачно покивал.
— Вы с них еще плату за просмотр возьмите.
— Ну, это уж ты сам. У меня тут своя головная боль — с бумагами бы разгрестись.
— Стоящая конференция?
— Денег много вгрохали.
— А по сути?
— А по сути… А по сути — говно на парашюте. Чего спрашиваешь, не знаешь, как это бывает, что ли?
— Да знаю…
— Ну так чего тогда. — Червенев, морщась, посмотрел в окно. — Обычная конференция, век бы их не видеть. Доклад Игнатьев будет делать — второй зам. Щеки надувать, выменем трещать, рассказывать, какие мы инвестиционно привлекательные. С инвестициями сейчас хреново — в производство хрен кто вложит. Некоторые выкручиваются, правда. У меня вон на прошлой неделе директор Хабаровского радиозавода был, у него японцы из какой-то кинокомпании на две недели сборочные цеха арендовали недореконстуированные — фильм снимали про Годзиллу. Антураж, сказали, больно подходящий. Ну да на всех заводах так не сделаешь, конечно. Никаких Годзилл не хватит.
Сергей усмехнулся.
— Им бы на Химкинский антенный заглянуть, где шесть цехов в незавершенке. Еще лучше снять можно было бы.
Червенев эпически покивал.
— Там — да. Но там какой Годзилла. «Гибель Японии», не меньше. — Он, помрачнев, поморщился. — Да, вот такое кино. Сейчас плачутся все. А семь лет назад — кто экономической самостоятельности требовал? Раздухарились все тогда. Министерство, мол, к ядреной фене. А теперь? Что, рады? Сделай, говорит, чтоб у меня член до пола доставал — тот проснулся, а у него ноги короткие. Вот и радуемся теперь.
