Не представляю, куда моги нас везут и что собираются с нами делать, когда езда закончится. Я предполагаю худшее, но продолжаю шепотом успокаивать Катарину в темноте кузова. Она бы сделала то же самое для меня, если бы могла. Уж я-то знаю.
— Всё будет в порядке, — говорю я, — с нами всё будет в порядке.
Не будет. Я осознаю это с тоскливой уверенностью — это путешествие закончится для нас смертью.
Кэт прижимается ко мне спиной, выражая этим жестом свою любовь и поддержку. Со связанными руками и заткнутым ртом это единственный для неё способ общения со мной.
Темноту в трейлере немного разгоняет малюсенький лучик света, проникающий сквозь трещину в алюминиевой крыше. Через неё просачивается солнечный свет. В темноте и холоде фургона, отдающего плесенью, странно представлять, что снаружи светлый день. Обычный день.
Меня всю ломит от долгого сидения и сна в жутко неудобной позе. В моем вымотанном иступленном состоянии меня посетила глупая мысль, что лучше бы я ненадолго осталась с девочками на футбольном поле. Хотя бы просто, чтобы попить газировки, которую предлагала мне тренерша.
В кузове раздается невнятный шум. Какой-то низкий гортанный рык.
В передней части прицепа находится клетка, она чем-то накрыта. В темноте я смутно различаю стальные прутья.
— Что там? — спрашиваю я. Кэт мычит через кляп, и мне становится стыдно, что я спрашиваю ее, когда она не может ответить.
Тогда я наклоняюсь вперед насколько возможно, увлекая за собой Катарину. Мне слышно, как она протестует сквозь кляп, но любопытство толкает вперед, и я вытягиваюсь, приближая лицо, как можно ближе к стальным прутьям.
В темноте снова что-то шуршит.
«Другой пленник?» — гадаю я. — «Какое-то животное?»
Сердце наполняет жалость.
— Ау? — говорю я в пустоту. Человек или создание жалобно поскуливает. — Ты в порядке?
Внезапно на прутьях с силой смыкаются огромные челюсти, и из темноты на меня светятся красные глаза размером с кулак. От дыхания твари мои волосы отбрасывает назад. Я отшатываюсь в ужасе и омерзении, запах настолько отвратительный, что меня едва не выворачивает.
Я пытаюсь поскорее убраться подальше, но огромная тварь не успокаивается, прижимая голову к прутьям решетки и буравя меня красными глазами. Если бы не прутья, уверена, я была бы уже мертва.
Это не пленник. Не попавшийся союзник. Это пикен. Катарина рассказывала мне об этих бестиях, охотниках и беспощадных помощниках могов, но я решила, что это просто сказочки.
Катарина помогает мне оттолкнуть нас назад, давая больше места, чтобы отодвинуться от твари. Когда я оказываюсь подальше, пикен исчезает в темноте своей клетки.
Я знаю, что теперь я в безопасности. Но я также знаю, что этот отвратительная страшная зверюга может быть натравлена на меня в ближайшие дни или недели. От страха и бессильной ярости у меня сводит желудок: не знаю, вырвет меня, или я потеряю сознание, или то и другое сразу.
Я прижимаюсь влажным затылком к Катарине, желая избавиться от кошмара.
Я впадаю в беспокойный полусон, из которого меня вытаскивает голос Кэт.
— Шестая, просыпайся. Шестая!
Я резко прихожу в себя.
— Где твой кляп?
— Разжевала. Всю дорогу только этим и занималась.
— Ой! — тупо говорю я. Не знаю, что ещё сказать, много ли толку, что мы можем говорить? Мы пойманы и беззащитны.
— Они поставили на нашу машину жучок. Еще там, в Техасе. Вот как они нас выследили.
«Как глупо», — думаю я, — «как беспечно с нашей стороны».
— Я должна была это предусмотреть, — говорит Кэт, будто читая мои мысли. — Но это уже неважно. Ты должна быть готова к тому, что нас ждет.
«К чему?» — думаю я. — «К смерти?»
— Они будут тебя пытать, чтобы добыть информацию. Они будут… — Я слышу, как Катарина срывается, всхлипывая, но тут же берет себя в руки и продолжает: — Они применят невообразимые пытки. Но ты должна их вынести.
— Я смогу, — отвечаю я так твердо, как только могу.
— Они станут использовать меня, чтобы сломать тебя. Не поддавайся… неважно что…
Моё сердце холодеет. Моги убьют Кэт у меня на глазах, если им покажется, что от этого я заговорю.
— Шестая, обещай мне. Пожалуйста… Они не должны узнать твой номер. Мы не можем дать им власти над другими и над тобой больше, чем у них уже есть. Чем меньше они знают про заклинание, тем лучше. Обещай мне. Ты должна.
Представляя грядущий ужас, я не могу. Всё, чего хочет Кэт, это услышать моё обещание. Но я просто не в силах ей его дать.
ГЛАВА 13
В своей камере я сижу уже три дня. Здесь у меня нет ничего, кроме ведра с водой, ещё одного ведра вместо туалета, и пустой железный поднос от вчерашней кормёжки.
На подносе не осталось ни одной крошки — я вылизала его дочиста ещё вчера. Когда три дня назад я очнулась взаперти в этой камере, то собиралась устроить моим тюремщикам голодную забастовку и выкидывать еду и воду до тех пор, пока они не позволят мне повидаться с моей Катариной. Но за два следующих дня я никакой еды или воды так и не дождалась. Я было подумала, что обо мне забыли. Поэтому к тому времени, когда, наконец, принесли поесть, меня одолела такая безнадега, что изначальный план был позабыт, и я с жадностью накинулась на баланду, которую швырнули мне на подносе через узкую щель под дверью камеры.
Но как ни странно, на самом деле, я ни капельки не голодала. Я была подавлена морально, а вот от голода слабости не испытывала. Все эти дни во мраке камеры кулон слабо пульсировал у меня на груди, и я начала подозревать, что заклинание защищает меня и от голода, и от обезвоживания. Но хотя голод и жажда не приходили, никогда в жизни я не лишалась пищи и воды так надолго. Это привело меня к какому- то временному помешательству. Телу еда и вода не требовались, а вот разум в них нуждался.
Стены представляют собой грубый неотесанный камень. Камера больше походит на вытесанную в скале пещеру, чем камеру в тюрьме. Похоже, ее вырезали прямо в породе, а не построили. Это наводит меня на мысль, что мы в каком-то природном сооружении: в пещере или внутри горы.
Я знаю, что, возможно, никогда этого не узнаю.
Я было попробовала расковырять стены камеры, но даже мне пришлось признать, что это бесполезно. Мои попытки привели лишь к тому, что я до крови ободрала пальцы, обломав ногти.
Теперь остается лишь сидеть в камере, стараясь не свихнуться.
Это единственная моя задача: не позволить одиночеству заключения свести меня с ума. Пусть лучше оно меня закалит, или ожесточит, но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы оно довело меня до безумия. Оставаться в своем уме непростая задача. Если слишком стараться, пытаясь сохранить вменяемость, зыбкость задачи может лишь свести тебя с ума еще больше. С другой стороны, если забыть о своей цели, пытаясь сохранить рассудок, просто перестав думать об этой проблеме, однажды утром твои мысли, опять же, окажутся в далеких далях. В итоге, вся фишка в том, чтобы балансировать на грани этих двух состояний, придерживаться золотой середины, так сказать.
Я сосредотачиваюсь на дыхании.
Когда я не делаю растяжку или отжимания в углу камеры, я занимаюсь именно этим: просто
