Мы переходим от картины к картине. Встречающиеся знакомые приветствуют нас кивками, мы киваем им в ответ.
— Похороны Анатолия? — переспрашивает одна из дам. — О, это было бесподобно! Как жаль, что вы не смогли на них присутствовать. Его похоронили в шикарнейшем гробу, я таких сроду не видывала, а оркестр так проникновенно играл мелодию Марка Элмонда “A Lover Spurned” — его любимую, что я просто не смогла сдержаться и зарыдала.
— Обидно, — сожалеем мы, — ужасно обидно, что мы не могли посетить это мероприятие.
Картины художника производят на нас тихое и умиротворённое впечатление. В них заложена какая-то неведомая энергетика — все присутствующие на выставке отчётливо ощущают это.
— Марианна, — спрашиваю я, — а что вы думаете о смерти, которую избрал для себя наш друг Анатолий?
— Она заслуживает уважения, — отвечает Марианна, — но для меня она слишком брутальна. В ней заложена вызывающая чрезмерность, какое-то неврастеничное отрицание сущего. Лететь с восьмого этажа, переламывать кости, так, чтобы тебя потом в буквальном смысле собирали — в этом что-то дикое, что-то монгольское, варварское.
— Лететь, словно падший ангел… — мечтательно говорю я.
— Ах, если вы смотрите на это в таком контексте… — Марианна морщит лобик и задумчиво глядит себе под ноги. — Да библейские мотивы этой смерти безусловно привлекательны. Но… всё же это не моё.
В ресторане «Пурпурная жемчужина» вечер ретро. Мы заказали столик у фонтана и сидим в ожидании своего заказа. А вот и несут наши блюда!
— А сейчас «Ча-ча-ча»! — объявляет ведущий программы.
Восторженные парочки срываются со своих мест и начинают кружиться в танце.
— Георгий! — укоризненно смотрит на меня Марианна. — Может быть вы пригласите даму на танец?
— Конечно, конечно!
Я беру спутницу за руку и веду её к танцполу.
— Слышали новость? — спрашиваю я Марианну. — Наш хороший знакомый, трубач Евгений Шпендлер вчера застрелился. Ча-ча-ча!
— Да что вы! — удивлённо глядит она на меня. — То-то я не вижу его в оркестре. Ча-ча-ча!
— Я сам только что узнал. Директор ресторана сообщил мне об этом известии. Ча-ча-ча!
— В этой смерти весь Женя, — говорит Марианна. — Такой же прямой, несгибаемый, по-солдатски стойкий. Ча-ча-ча!
— Он молодец, — соглашаюсь я. — Смерть от пули — это единственное, что может сравниться со смертью от верёвки. В ней такая беззащитная оголённость, такая лишённая какого бы то ни было пафоса искренность. Ча-ча-ча!
— Да, если вы хотите шокировать, — делает свои выводы Марианна, — бросать вызов — то пускайте себе пулю в лоб. Но яды… Яды — это сказка, врывающаяся в обыденность. Яды — это волшебство. Ча-ча- ча!
Бархатная ночь на берегу моря. Я срываю пробку с бутылки шампанского и разливаю его по хрустальным бокалам. В небе — полная луна, море плещется у наших ног, мы пьяны и счастливы.
— Когда мы переступим за этот занавес, — говорю я, поднося свой бокал к губам.
— Когда великая и неподвластная смерть встретит нас за порогом жизни, — вторит мне Марианна, пригубляя шампанское.
— Когда наши бренные оболочки подвергнутся распаду, — беру я Марианну за руку.
— И превратятся в пыль, что разносится безумными ветрами по степям и пустыням, — пальчики Марианны обхватывают мою ладонь.
— С нами останется наша любовь, — улыбаюсь я ей.
— Наша огненная, клокочущая любовь, — отвечает мне улыбкой Марианна.
— Светом нетленным, — взгляд мой ласкает её лицо, звуки ударов сердца разносятся по всему берегу.
— Будет освещать она наш путь, — грудь Марианны вздымается, губы её приоткрыты.
— В бес-ко-нееееееч-нооооооость!!! — заканчиваем мы хором.
И смеёмся, смеёмся, смеёмся.
Ах, как же прекрасна наша будущая смерть!
