Письма к Малькольму.

Мне интересно было прочитать, что ты пишешь о словах «прости нам долги наши». Часто, конечно, у нас есть конкретные причины просить прощения. Здесь все ясно. Но у меня самого бывают не вполне управляемые состояния: смутное чувство вины или столь же смутное и скрытое самоодобрение. Что нам с ними делать?

Многие современные психологи советуют никогда не доверять общему чувству вины как полной патологии. Если бы они на этом остановились, я бы еще мог согласиться. Но некоторые применяют этот подход к любому чувству вины. Они предполагают, что всегда обманчиво и чувство по поводу конкретного плохого поступка, конкретной неискренности. Не могу удержаться от мысли, что это чепуха, — достаточно взглянуть на других людей. Одни чувствуют свою вину, когда им и впрямь следует ее ощущать: они поступили жестоко и знают это. Другие ощущают себя виноватыми, хотя невиновны ни по одной известной мерке. Наконец, есть такие, кто виноват, но совсем этого не сознает. А чего еще можно ждать? Одни malades imaginaries [23], то есть вполне здоровы, но считают себя больными. Другие, напротив, больны, но думают, что здоровы. Третьих больше всего: они больны и прекрасно это знают. Очень странно, если есть область, в которой все ошибаются одинаково.

Иные христиане захотят, чтобы мы рылись, пока не откопаем что–то определенное. Наверняка, говорят они, тут замешаны реальные грехи, из–за них и совесть нечиста. Думаю, они правы: если долго охотиться, с пустыми руками не останешься или, по крайней мере, будешь думать, что не остался. Но это и подозрительно. Если теорию нельзя исказить, то ее и не проверишь. Впадая в искушение, мы убеждаем себя: то, что мы всегда считали грехом, на сей раз почему–то не грех. Но разве нельзя себя убедить, будто то, что мы всегда справедливо считали невинным, на самом деле плохо? Мы можем создать себе сомнения. А это всегда плохо, ибо отвлекает от настоящих обязанностей.

Не знаю, прав я или нет, но я пришел к выводу, что с двойственными чувствами непосредственно ничего не поделаешь. Им не надо доверять — как можно верить туману? Вспомним ап. Иоанна: «Если сердце наше осуждает нас, то... Бог больше сердца нашего». И, конечно, если сердце льстит нам, Бог больше него. Иногда я молюсь не о том, чтобы вообще знать себя, а о том, чтобы знать столько, сколько могу сейчас вынести и использовать: небольшую дневную порцию.

Есть ли причины считать, что полностью знать самих себя (будь это возможно) нам полезно? Детям и дуракам, говорят нам, никогда не показывают половину работы. А мы, я думаю, и до половины не доделаны. Мы с тобой знаем, как важно не говорить ученикам точно, что думаешь об их близости к совершенству. Им куда важнее знать, что делать дальше.

Сказав это на людях, можно зацепить фрейдистов. Хотя мы, не забудь, многим им обязаны. Они показали, как опасны те трусливые увертки от действительно полезного знания о себе, к которым мы прибегаем от начала мира. Но есть и просто нездоровое, суетное любопытство, которое бесполезно. Неоконченной картине очень хочется соскочить с мольберта и посмотреть на себя. Психоанализ от этого не излечит. Все мы знаем людей, прошедших через него и, по–видимому, навсегда сделавших себя с тех пор объектом исследования.

Если я прав, вывод такой: когда совесть не вносит ясности, а лишь смутно обвиняет или смутно одобряет, мы должны, подобно Герберту [24], сказать ей: «Тише, болтунья», — и жить дальше.

VII

В своем последнем письме ты, кажется, предлагаешь оставить только покаяние и хвалу, а просительные молитвы отменить, ибо они призывают Бога «устроить» определенные события в материальном мире. Я с этим не согласен. Наверное, вели нам христианство так поступать, оно и вправду было бы гораздо проще для ума. Я могу понять тех, кто говорит, что тогда оно стало бы возвышеннее. Но вспомни псалом («не надмевалось сердце мое») или лучше Новый Завет. Просительные молитвы нам заповеданы и через наставление, и через пример. Господь Наш в Гефсимании просил (и не получил того, о чем просил).

Ты скажешь, что просил Он с оговоркой: «Не Моя воля, но Твоя да будет». Разница огромная. Но, несмотря на разницу, просьба остается. Когда бедняга Билл просил одолжить ему сто фунтов, он сказал: «Если вы уверены, что вам это по карману» и «Я пойму, если вы откажете». Он не ныл и не угрожал, как иные, но все–таки просил.

(луга не выше своего господина, и ему не к лицу выглядеть благороднее. Каковы бы ни были теоретические сложности, мы должны просить у Бога. Некоторые люди постоянно напоминают, что это самый низкий и незначительный вид молитвы. Они нам не помогут: если и так, что с того? Бриллианты дороже сапфиров, но сапфиры тоже есть.

Не дадим себя так легко запугать. Некоторые из обычных возражений против просительных молитв подходят и против других вещей, которые делают от начала мира и христиане и нехристиане и, несомненно, делать будут. Думаю, на нас не возложено бремя на все это отвечать.

Есть, к примеру, детерминизм. Под тем или иным названием он, по–видимому, неотделим от научного взгляда на мир. Человеческого поведения детерминизм не отрицает. Он считает иллюзией стихийное убеждение в том, что изначальные истоки нашего поведения — в нас самих. Мне кажется, что поступок — «мой», но он — канал для всеобщего процесса. То, что он протекает в определенном времени и месте, вынужденно. Здесь различие между «сознательным» и «бессознательным» движениями тела не устраняется, а оказывается не тем, за что мы его принимаем. «Бессознательные» движения всегда вызваны механическими причинами, лежащими вне моего тела, или патологическими и органическими процессами в нем самом. «Сознательные» движения — следствие сознательных психологических факторов, но которые опять же зависят от факторов бессознательных. На последние влияют финансовое положение, детский и предродовой опыт, наследственность. .. так можно дойти до начала органической жизни, а то и дальше. Я не источник, а проводник. Я не могу быть творцом в мировом процессе. Я скольжу но нему даже не как бревно по реке, а как капля самой воды.

Но и те, кто в это верит, за столом просят вас передать им соль. И так с каждой формой поведения, включая речь. Если бы строгий детерминист верил в Бога, что, я думаю, возможно, просительная молитва у него не была бы иррациональнее нашей.

В «Созвучиях» Барнеби [25] изложил (впрочем, не приняв) другой довод. Если человеческая свобода хоть немного ценна, если у человека есть хоть немного власти планировать и приспосабливать средства к цели, он должен жить в предсказуемом мире. Но если Бог в ответ на молитву изменяет ход событий, мир непредсказуем. А раз подлинно свободен человек, получается, что не совсем свободен Бог.

Нужен такой предсказуемый мир нашей свободе или нет, не важно. Очевидно, что это совсем не наш мир. Наш мир — это мир ставок и страховых полисов, надежд и тревог, где «ничто не определено, кроме неожиданного», где предусмотрительность означает «умелое управление непредвиденным». Почти всегда люди молятся о непредсказуемом: исходе битвы или операции, потере или получении работы, взаимной любви. О затмениях мы не молимся.

Ты возражаешь, что и такое бывало. Научный прогресс все время делает предсказуемым то, что ранее предсказуемым не было.

Просительные молитвы возможны лишь по невежеству. Не разумнее ли предположить, что, подобно затмениям, можно предсказать и все те события, о которых мы сейчас молимся? Просто у нас мало знаний. Но я не стараюсь опровергнуть теорию детерминизма. Я не согласен с тем, что в мире с неизведанным будущим нельзя действовать запланированно и целенаправленно. Мы живем в таком мире уже тысячи лет.

Кстати, между нами: это возражение, кажется, связано с неверным представлением о науке. Может, я и не прав, здесь тебе лучше судить. Уровень настоящей науки в известной мере определяется ее способностью предвидеть. Но значит ли это, что совершенная наука или совершенный синтез всех наук позволит писать подробные рассказы о будущем? И захотят ли ученые этим заниматься? Не предсказывает ли наука будущее событие лишь постольку, поскольку это событие — частный случай всеобщего закона?