— Дяденька, скалее, скалее, а то бомбить будет!
Не успел оглянуться, как надо мною взревел мотор бомбардировщика, летевшего так низко, что меня обдало горячими струями отработанных газов. Однако бомб самолет почему-то не сбросил. Опасаясь новой бомбежки, я рывком бросился в сторону детского голоса. Пробежал метров сто-сто пятьдесят и уже стоял на твердой земле. Огляделся: откуда же мне кричали? — и заметил торчащую детскую головку с белыми взлохмаченными на ветру волосенками. Мальчишка лет пяти-шести стоял на крыше своей землянки и зорко наблюдал за мной и за самолетами. Он, оказывается, видел то, чего я видеть не мог, и потому, как настоящий солдат, пришел на помощь офицеру. И вовремя! Едва я выскочил из болота, как точно на то место, где я только что лежал, посыпались авиабомбы. Схватив мальчонку, я крепко прижал его к себе и расцеловал:
— Молодец, малыш! Ты настоящий солдат!
Подойдя к почти отвесному склону глубокого оврага, я увидел в склоне узкую щель, в глубине ее виднелись окно и деревянная дверь, которая вела в довольно просторную землянку-пещеру.
Овраг был глубокий, скорее, он походил на ущелье, по обоим его склонам рос густой невысокий кустарник вроде черемухи, а местами возвышались даже березки и ели; каменистое дно, ровное и широкое, как автострада, покрывал тонкий слой песка, на котором не было никакой растительности. Присмотревшись, я заметил, что по обоим склонам ущелья среди кустов виднеются землянки, такие же или подобные той, возле которой я стоял, они ярусами спускались к песчаному дну ущелья, хорошо скрытые растительностью. А на самом дне были даже небольшие дворики, в которых спокойно и важно расхаживали утки, куры и даже козы.
— Эге! Да тут целый пещерный городок, — вслух проговорил я.
— Да, дяденька, тут много насих зивет, — подтвердил мальчонка, который не отходил от меня и с детским любопытством рассматривал с ног до головы.
— А что это у тебя, дяденька, наган? — спросил, касаясь ручонкой кобуры пистолета.
— Нет, это не наган, а пистолет, — разъяснил я.
— Пишталет, — шепелявя, повторил мальчонка. — А с него можно стрелять по фасистам?
— Конечно можно.
— Вот бы мне пишталет, я бы: пуф! пуф! — всех фасистов убил.
— Фе-едя-а! — откуда-то из подземелья донесся женский голос. — Поди домой, негодный, а то я вот те!..
— Дяденька, пойдемте к нам. У нас, если гудят самолеты, так их не слысно, — настойчиво приглашал меня маленький друг.
Движимый любопытством, я последовал за ним.
Оказалось, здесь, в этом ущелье, нашли свое убежище жители окрестных деревень, не успевшие эвакуироваться. Они по-фронтовому глубоко врылись в землю и, можно сказать, чувствовали себя здесь в безопасности.
Солнце между тем склонилось низко над лесом, бросая косые тени от верхушек деревьев. Фашистские самолеты, не найдя того, что искали, улетели восвояси. По шоссе вновь засновали машины и подводы, одни доставляли на передовую оружие, боеприпасы, продовольствие, другие ехали с передовой, близилась ночь, ночами, как правило, эвакуировали раненых.
Простившись с маленьким солдатом и гостеприимными хозяевами, я поспешил на КП дивизии, вечерние сумерки уже близко, а идти мне еще далеко. Но уже безопасно.
Постепенно летний зной начал сдавать. Небольшие, еще теплые дождики стали навещать нас все чаще и чаще. Температура заметно упала. Листья осины задрожали, как перед смертью. Вместо пыли на дорогах стали появляться лужицы воды. Стало ветрено и прохладно.
Дивизия продолжала стойко и небезуспешно драться. Ни на одном участке немцам не удалось добиться желаемого результата. Командный пункт дивизии только что перенесли на новое место, расположив почему-то в болотистом редколесье, некоторые землянки пришлось наращивать дерновыми стенами из-за близости грунтовых вод, поэтому штабные землянки оказались редко разбросанными по возвышенностям.
Вот на этот-то столь неблагоустроенный КП дивизии в начале сентября 1941 года неожиданно пожаловали командующий Северо-Западным фронтом маршал Советского Союза Григорий Иванович Кулик и Климент Ефремович Ворошилов.
Рано утром, туман еще прикрывал теплую землю, я шел со старого командного пункта дивизии на новый. На шоссе со стороны Ладожского озера показался кортеж легковых автомобилей. Поравнявшись с редколесьем, кортеж свернул с шоссе и въехал на территорию КП. Оставив пассажиров, машины тут же развернулись и уехали. Когда я пришел на командный пункт, то уже не застал на поверхности никого из гостей, все они разошлись по штабным землянкам. В большом блиндаже комдива шел разговор, говорили командующий фронтом и Климент Ефремович.
— Ваша дивизия хорошо зарекомендовала себя в боях с эсэсовцами. Задачу остановить дальнейшее продвижение противника вы выполнили хорошо. Однако немецкое командование продолжает накапливать силы в районе вашей и соседней дивизий, все еще надеясь выйти к берегу Ладожского озера, соединиться с финнами и замкнуть кольцо вокруг Ленинграда. Действуя мелкими подвижными группами, вчера они захватили разъезд Апраксин, глубоко вклинившись в нашу оборону. В связи с этим вам ставится новая задача: выбить противника из Апраксина и закрепиться на разъезде. С выполнением этой задачи будет возбуждено ходатайство перед правительством о присвоении вашей дивизии звания Гвардейской. В помощь вам придается седьмая танковая бригада. Действовать следует быстро и энергично, ибо противник спешит и угрожает городу. Необходимо упредить его, сорвать угрозу. А если не удастся остановить, то хотя бы ослабить и максимально затруднить продвижение, оттянув время до подхода наших резервов.
Разъезд Апраксин не входил в зону нашей дивизии, поэтому необходимо было заново тянуть туда линию связи, укреплять стыки и фланги ударного батальона.
Быстро сформировав ударный батальон и придав ему танковый дивизион, командование дивизии приступило к выполнению поставленной задачи. Но связисты не успевали за боевым маршем батальона, и некоторое время связь между ударным батальоном и КП дивизии отсутствовала, а рации тогда работали неважно, и передовые наши части ими почти не пользовались. Поэтому только во второй половине дня было получено донесение командира ударного батальона, в котором он докладывал: разъезд Апраксин взят, танкисты преследуют отступающего противника.
С быстротой молнии разнеслось это радостное сообщение по дивизии. Климент Ефремович тут же отдал распоряжение срочно готовить материалы для представления дивизии к званию, а сам вышел на воздух.
Какое-то веселое оживление отрадной волной захлестнуло весь командный пункт. Все куда-то бежали, торопились, готовили с нескрываемой радостью и материалы на гвардейство. Прогуливаясь по КП, Климент Ефремович заметил, что нет щелей для укрытия от бомбежки, и тотчас приказал исправить положение. Почти всем саперным батальоном мы немедленно приступили к выполнению приказа наркома, и через непродолжительное время по всему расположению КП уже виднелись свежеотрытые щели, а саперы, выполнив задание, вернулись в свое расположение.
Климент Ефремович то заходил в штабную землянку, то снова выходил на улицу и прохаживался по расположению в заметно приподнятом настроении. Внезапно он остановился и громко сказал:
— Смотрите! Вон, видите?! — И тут же подал команду: — Воздух! По щелям!
С юго-востока одна за другой шли несколько эскадрилий бомбардировщиков. Застонала земля. Завыл и затрещал окружающий лес. Дым, газ и пыль заволокли небо. Неистовый, жуткий вой сирен пикирующих бомбардировщиков сливался с ревом и грохотом взрывов. Это был первый налет на КП нашей дивизии, и, думаю, не один я понял, что навлек его на нас не кто иной, как сам товарищ Ворошилов.
