Эмилии затуманилось, но потом бирюзовые глаза девшки вновь вспыхнули радостным светом.
— Наша молитва разбудила вас?
— Что может быть лучше, нежели проснуться под звуки Слова Божьего? — отозвался Старк.
— Аминь, брат Мэттью, — подал голос Кромвель. — Разве не сказано: «Не дам сна очам моим и веждам моим дремания, доколе не найду места Господу».
— Аминь, — хором откликнулись Эмилия и Старк.
Кромвель величественным жестом указал на лежащую перед ними землю.
— Вот это, брат Мэттью, и есть Япония. Сорок миллионов душ, обреченных на вечное проклятие — если только не спасет их милость Божья и наши самоотверженные труды.
Насколько видно было Старку, весь берег был покрыт различными строениями. Большинство из них были невысокими — не выше трех этажей — и весьма непрочными на вид. Город был огромен, но казалось, будто он способен рухнуть под сильным порывом ветра или сгореть от одной-единственной брошенной спички. Лишь дворцы, выстроившиеся вдоль берега, и могучая белая крепость с черными крышами, расположенная примерно в миле от берега, не производили такого впечатления.
— Готовы ли вы, брат Мэттью? — спросил Кромвель.
— Да, брат Зефания. Я готов, — отозвался Старк.
Сохаку, настоятель монастыря Мусиндо, сидел в ходзе, крохотной комнатке для медитации, полагавшейся всякому дзенскому мастеру, проживающему при храме. Он сидел неподвижно, застыв в позе лотоса и полуприкрыв глаза — ничего не видя, ничего не слыша, ничего не ощущая. За окном щебетали птицы. По комнате пронесся легкий ветерок, поднявшийся с восходом солнца. На кухне загромыхали горшки — монахи готовили следующую трапезу. Им не следовало так шуметь! Поймав себя на этой мысли, Сохаку вздохнул. Ну что ж, на этот раз он просидел на пару минут дольше. Все-таки какой-то успех. Скрипнув зубами от боли, настоятель руками снял правую ногу с левого бедра и положил на пол. Потом, откинувшись назад, он снял левую ногу и блаженно выпрямился. Ах! Какое наслаждение можно получить, всего лишь вытянув ноги! Воистину, жизнь есть дар и тайна. С кухни снова донесся грохот горшков, и кто-то засмеялся. Кажется, Таро. Недисциплинированный ленивый дурень.
Сохаку встал и размашистым шагом покинул ходзе; в глазах его застыла ледяная мрачность. Его походка не имела ничего общего с неспешными, осторожными движениями дзенского монаха, которым он теперь являлся. Нет, он шел быстро и напористо, как ходят те, кто не допускает мысли об остановке или отступлении, — как он привык ходить в те времена, когда еще не принес двухсот пятидесяти обетов монаха. Тогда его звали Танака Хидетада, и он был вассалом Окумити-но-ками Киёри, покойного князя Акаоки, и командовал его кавалерией.
— Недоумки! — С этим возгласом Сохаку переступил порог кухни. Завидев его, трое крепко сбитых мужчин в коричневых рясах дзенских священнослужителей, рухнули на колени и уткнулись лицами в пол. — Вы где, по-вашему, находитесь? Чем, по-вашему, вы занимаетесь? Чтоб вам и вашим отцам во всех оставшихся воплощениях рождаться женщинами!
Трое коленопреклоненных монахов не издали ни звука и не шелохнулись. Сохаку знал, что они будут пребывать в этом положении до тех самых пор, пока он не позволит им подняться. Настоятель смягчился. Ведь на самом деле, если так посмотреть, они — хорошие люди. Верные, храбрые, дисциплинированные. Им тоже нелегко дается монашеская жизнь.
— Таро!
Таро слегка приподнял голову и взглянул на Сохаку снизу вверх.
— Слушаю!
— Отнеси господину Сигеру его завтрак.
— Слушаюсь!
— И будь осторожен. Я не желаю больше терять ни одного человека, даже такого бесполезного, как ты.
Таро улыбнулся и поклонился. Он понял, что Сохаку больше не сердится.
— Слушаюсь! Сейчас же будет исполнено!
Сохаку вышел. Таро и другие два монаха, Мунё и Ёси, поднялись с колен.
— В последнее время господин Хидетада постоянно не в духе, — заметил Мунё.
— Ты хотел сказать — почтенный настоятель Сохаку? — уточнил Таро, наливая в миску молочный суп.
Иоши фыркнул.
— Конечно, он не в духе, — как его ни назови! Десять часов медитации ежедневно! И никаких занятий с мечом, копьем или луком. Кто же не взбесится от такой жизни?
— Мы — самураи клана Окумити, — назидательно произнес Таро, аккуратно нарезая маринованную редиску. — И должны повиноваться нашему господину, что бы он ни приказал.
— Верно, — согласился Мунё. — Но разве мы не обязаны также исполнять его приказы с радостью?
Ёси снова фыркнул, но ничего на этот раз не сказал. Вместо этого он подхватил метлу и принялся подметать кухню.
— «Когда лучник промахивается мимо цели, — сказал Таро, цитируя Конфуция, — он должен искать причину в себе». Не нам порицать вышестоящих.
Он поставил суп, нарезанные овощи и плошку с рисом на поднос. Когда Таро покинул кухню, Мунё принялся мыть посуду, следя, чтоб она больше не грохотала.
Стояло чудесное зимнее утро. Холод, проникающий под тонкую рясу, взбодрил Таро. Как прекрасно было бы перейти речку, протекающую за храмом, и постоять под ледяным водопадом! Но, увы, подобные удовольствия теперь запретны для него.
Впрочем, Таро был уверен, что запретам этим длиться недолго. Возможно, нынешний князь Акаоки и не чета своему деду, но все же он — Окумити. Война близится. Это очевидно даже столь ничтожному человеку, как он, Таро. А когда бы ни вспыхивала война, мечи клана Окумити всегда в числе первых обагрялись вражеской кровью. Они и так уже слишком долго ждали. Когда начнется война, они недолго будут оставаться монахами.
Таро легко ступил на дорожку, ведущую от главного зала к жилому крылу. Дорожка была вымощена галькой. После дождя галька становилась предательски скользкой. А в сухую погоду она шуршала при каждом шаге. Настоятель Сохаку пообещал на год освободить от дежурства по конюшне того, кто первым сумеет бесшумно пройти по этой дорожке десять шагов. Пока что Таро добился наилучшего результата, но и его шаги еще нельзя было назвать бесшумными. Придется тренироваться дальше.
Прочим двадцати монахам предстояло сидеть и медитировать еще полчаса, пока Мунё не позвонит в колокольчик, призывая их к первой утренней трапезе. То есть, девятнадцати монахам. Он забыл о Дзёдзи — а ведь тому вчера раскроили голову, когда он выполнял то самое задание, которое сейчас поручено ему, Таро.
Таро прошел через сад к стене, отмечающей границу храмовых земель. У стены стояла небольшая хижина. Таро опустился на колени перед дверью. Прежде, чем объявить о себе, Таро внимательно прислушался. Он совершенно не желал присоединиться к Дзёдзи на его погребальном костре.
— Господин! — позвал он. — Это Таро. Я принес вам завтрак.
— Мы летим по воздуху в огромных железных кораблях, — раздалось за дверью. — В час тигра мы здесь. К часу кабана мы уже в Хиросиме. Мы путешествуем по воздуху, подобно богам, но мы недовольны. Мы опоздали. Мы хотели прилететь быстрее.
— Я вхожу, господин!
Таро убрал палку, запиравшую хижину, и отодвинул дверь. В нос ему тут же ударил запах пота, фекалий и мочи. Таро замутило. Он поспешно поднялся и отступил в сторону. Ему едва-едва удалось подавить подступившую к горлу волну тошноты. Надо убрать в комнате, прежде чем подавать завтрак. Но это означало, что придется обиходить обитателя хижины. А с этим ему в одиночку не справиться.
— У нас в руках небольшие рожки. С их помощью мы шепотом переговариваемся друг с другом.
— Господин, я скоро вернусь. Пожалуйста, успокойтесь.
На самом деле, раздающийся в хижине голос был совершенно спокоен, несмотря на безумные
