меньше всего думали о службе. Сделали это не потому, что Василий – сотник или боярский сын, а потому, что он был их боевой товарищ.
И вообще – при чем тут награда? Разве помощь человеку в беде требует какой-то награды?
Кроме того, Степан вообще не чувствовал себя ниже боярского сына. Да, Василий оказался хорошим сотником и храбро сражался в боях, но чем он лучше других людей? Тем, что он сын родовитого боярина? Род Прончищевых действительно славится стариной и знатностью. За то время, что они с Лаврентием пришли на Русь из Поморья, Степан успел заметить, что здесь люди придают большое значение родовитости. Тот, кто родом или должностью ниже, называет себя холопом, хотя холопом конечно же не является. Старший-боярин называет младшего-дворянина или служилого уменьшительным именем, и ему не стыдно: оба считают такое нормальным…
Даже царь Иван Московский и всея Руси называет своих подданных холопами. Неужели ему нравится быть царем холопов, а не свободных людей?
Поморам эти порядки казались дикими, они не привыкли к таким отношениям между людьми. В Поморье не было бояр, не было дворян, а все занимались одним делом – трудились. Большая часть людей ходила в море – добывать рыбу либо по торговым делам, перевозя пушнину, лес. Другая часть занималась охотой на зверя, благо леса изобиловали разными ценными животными.
Делились только на богатых и бедных. На тех, кто был хозяином и владел кочем, и тех, кто нанимался к нему в работники-мореходы. Именно таким хозяином целых двух кочей был отец Степана Кольцо. Били тюленей и нерпу в Белом море, ставили сети на рыбу. Для этого ходили в море далеко, до самого Груманта на севере и до Мангазеи на востоке. Улов и шкуры возили в Норвежскую землю, отправляли в Москву и еще дальше. Семья Кольцо была самой богатой в Кеми – имели двухэтажный дом с пристройками, и работников-мореходов было больше двадцати человек. Но хозяину и в голову никогда не приходило называть своих наемных работников холопами, рабами. Да и они не позволили бы так с собой обращаться – это было совершенно не принято среди поморов.
Поэтому, оказавшись в стрелецком войске, Степан и его друг Лаврентий Беляев не уставали удивляться непривычным для них московским порядкам.
Друзья-поморы и не оказались бы здесь, если бы не случившаяся беда. Богато и хорошо жили в Кеми, но имелся в этих местах один недостаток – слишком близко было до шведской земли. А шведам издавна не давали покоя зажиточные поморские села и городки. Больно уж хотелось их грабить и разорять.
Конечно, шведам был нужен какой-то повод для нападений на мирных соседей – времена викингов, грабивших и убивавших без всякого повода, все же миновали. Повод был найден легко: было объявлено, что поморы – не христиане, а язычники, так что каждому порядочному шведскому воину просто необходимо их грабить, а заодно крестить, приводя в христианскую веру.
Русский Север был населен двумя народами: карелами – исконными жителями этих мест, и русскими, пришедшими из Великого Новгорода и других городов и осевших здесь. Все они уже давно были христианами греческого обряда, так что шведские претензии ни на чем не основывались: зачем же крестить уже давно крещенных? Однако над спорными богословскими вопросами шведские отряды не задумывались.
Ранними утрами из северного морского тумана вдруг показывались шведские корабли, и беззащитные поморские поселки становились их добычей. Русский военный гарнизон стоял в Холмогорах, и сменявшие друг друга царские воеводы клялись когда-нибудь поспеть в срок и защитить поморов, но сделать это было трудно.
В один из таких дней беда постигла и Кемь. Степан с Лаврентием ездили на свадьбу в соседнее село и гуляли там три дня, как положено, а когда вернулись, нашли родной городок сгоревшим дотла, а родных убитыми. Шведы вывезли хранившийся в амбарах товар, приготовленный для продажи, а затем запалили Кемь с разных сторон.
Сгорели дома, а самое главное – кочи, на которых ходили по морю. Отец Степана к тому времени был уже староват для морского промысла, так что сын заменял его во всем, и в качестве кормщика корабля – тоже. Научившись у отца, он умел все – вести корабль, ставить паруса, ориентироваться по звездам и прокладывать путь среди каменистых островов. Знал путь на Грумант и в Норвегию, и даже на восток – за Уральский хребет.
Только двух вещей не умел Степан к своим солидным двадцати пяти годам: брать деньги из воздуха, чтобы восстановить разрушенное хозяйство и простить нанесенную обиду.
– Что будем делать? – спросил он своего младшего товарища Лаврентия. – Останемся на пепелище? Будем заново строить дома и кочи? Заново строить жизнь?
Поступить так означало долгие годы провести в нищете, напрягаясь из последних сил, чтобы спустя много лет восстановить разоренное. А потом ждать следующего набега шведских грабителей. И все повторится снова…
Кроме того, это означало бы простить нанесенную обиду. Простить гибель отца и матери, друзей и близких. Смириться с таким значило для Степана не уважать самого себя.
Лаврентий Кольцо – высокий и складный парень-карел смотрел на своего старшего друга и молчал. Он привык слушаться Степана во всем. Родных у Лаврентия не было, он вырос сиротой под присмотром деда, который тоже погиб при набеге.
Оба они остались одни на белом свете, и только им предстояло решить свою судьбу.
И они решили.
– На юге, вблизи Варяжского моря идет сейчас война, – сказал Степан. – Царь Иван Васильевич пошел на шведов. Говорят, побеждает. Шведы – враги московского царя и наши с тобой, Лаврентий, тоже. Пойдем и мы воевать вместе с русским войском.
Так поморы оказались на Ливонской войне. Пришли в Великий Новгород, где совсем уже собрались вступить в городское ополчение, чтобы с ним идти на войну. Новгородцы были для друзей-поморов почти что свои – северные люди, привыкшие к свободе и самостоятельности: охотники, лесорубы, рыбаки с Ильменя. И речь новгородцев была близкой и понятной поморам – наполовину русской, наполовину карельской.
Но тут увидели друзья стрелецкий полк из Москвы, отправлявшийся под Нарву. И не выдержали – вступили туда. Красные кафтаны из тонкого немецкого сукна, шапки с меховой опушкой и красным же верхом! А пищали – невиданное на севере грозное оружие!
Если уж собрались громить ненавистных шведов, то лучше делать это в составе профессионального войска, с хорошим оснащением и самым современным оружием. В стрельцы Степана и Лаврентия приняли сразу: два статных красавца, с сильными руками и метким глазом – оба показали свое искусство бить из лука.
– А пищальному бою в походе обучитесь, – напутственно сказал боярин, командовавший полком и принимавший новобранцев. – Будете не хуже других.
На самом деле боярин лукавил – он понимал, что эти два помора будут куда лучше других стрельцов его полка. Потому что московские стрельцы шли на войну по обязанности, по служивому делу. Кто такие шведы и зачем царю Ивану нужна Ливония, они не знали и не задумывались. А у Степана и Лаврентия имелись веские причины действительно ненавидеть шведов – они сознательно рвались в бой…
К пищалям друзья привыкали долго, лук был куда привычнее. Лук – легкий, прицельно бьет куда дальше пищали. Разве что броню пробить не может, а в остальном…
На тюленя и нерпу охотились именно из лука. Во-первых, с рогатиной или топором трудно подобраться поближе – зверь убежит, даром что выглядит неповоротливым. А во-вторых, и это самое главное – топором да и рогатиной можно испортить шкуру. Стрела же, пущенная прямо в глаз зверю, – идеальное средство.
Правда, для этого нужно попасть точно в глаз, но это уж – особое искусство.
А пищаль неимоверно тяжелая – весит полпуда. Заряжать ее долго и сложно, нужно все время таскать при себе сухой порох, отдельно патроны, шомпол, тряпицу для обтирания просыпавшегося зелья…
Глядя на Степана, учился воинскому делу и Лаврентий. Вообще-то он сызмальства был не мастер что-то делать руками. Конечно, кто не работает, тот не ест, так что Лаврентий вместе со всеми ходил в
