Через несколько недель пребывания в Бавентае я почувствовал, что силы восстанавливаются.
— Послушай, дружок, мне, пожалуй, пора двигать в Штаты, а то малыш подрастет и везти его будет трудно.
— Нет, господин, вы болеть.
— Да, я еще не пришел в норму. Если бы не африканские болячки, я был бы тип-топ.
Как Ромилей ни противился, я уговорил его отвести меня в Бактейл. Там я купил себе пару брюк, а местные миссионеры снабдили меня таблетками против дизентерии. На это ушло несколько дней. Потом Ромилей повез меня на джипе в Харар — город, находящийся уже в Эфиопии. Я спал на заднем сиденье, а рядом посапывал под одеялом маленький Дафу. Переезд занял шесть дней. В Хараре я накупил на триста долларов подарков для Ромилея и набил ими машину.
— Я хотел побывать в Швейцарии, чтобы повидать крошку Алису, мою младшенькую дочурку. Но кажется, еще плохо выгляжу, так что незачем пугать девочку. Навещу ее в другой раз. И кроме того, львенок на руках.
— Везти лев Америка?
— Куда я, туда и он. А с тобой, Ромилей, мы когда-нибудь встретимся. Только гора с горой не сходится. Мир стал так тесен, что всегда можно найти человека… если, конечно, он не отдал Богу душу. У тебя есть мой адрес, черкни как-нибудь пару слов. В следующий раз я приеду в шикарном белом костюме, и ты будешь гордиться мной.
— Вы болеть, господин. Не бросать вас.
— Чудак. Я ведь непотопляемый. Жизнь штормила, кидала из стороны в сторону, но я, как видишь, цел и невредим.
Но Ромилей видел: я так обессилел, что меня можно связать ленточкой тумана.
После того как мы попрощались, мне показалось, что Ромилей ходит за мной по пятам. Вот, например, я бреду к здешней достопримечательности, к дворцу старого короля Менелика, а за углом спрятался Ромилей, следя, чтобы я не свалился.
Неся маленького Дафу в плетеной корзине, я поднялся по шаткому трапу в самолетик, берущий курс на Хартум. Ромилей молился в джипе, желая мне мягкой посадки. Я встал и крикнул изо всех сил:
— Ромилей! — Пассажиры вздрогнули — казалось, игрушечный летальный аппарат перевернется. — Этот чернокожий малый спас мне жизнь, — пояснил я.
Самолетик затрясся в воздухе. Я достал львенка из корзины и положил себе на колени.
В Хартуме я битых полчаса улаживал формальности с консульскими чинушами. Но настоящий сыр-бор разгорелся, когда дело дошло до моего любимца. Мне было отказано, сказав, что многие граждане везут в Штаты диких зверей для продажи зоопаркам и бродячим циркам, необязательным условием провоза представителей животного мира является содержание оных в карантине в течение определенного времени, и я сам должен пройти карантин. Я кричал, что спешу, что меня ждут жена, дети и беспризорное свиное поголовье. Они поинтересовались, где мои вещи.
— Не ваше собачье дело! Паспорт у меня в порядке, деньги есть. Что вам еще нужно? Мой прадед был генеральным консулом в Соединенных Штатах, хотя в университетах не учился, не то что вы, жалкие шпаки. На эти темы и с самим послом не стану разговаривать. Вы думаете, граждане США — тупицы? Единственное, что мне нужно, — попасть домой. Да, я побывал в самом сердце Африки, прикоснулся к первоосновам бытия. Но я не собираюсь удовлетворять ваше праздное любопытство.
Им не понравился мой тон, не понравилось и то, что, взобравшийся на письменный стол, львенок сбросил на пол скоросшиватель и начал их покусывать. Поэтому чиновники постарались как можно быстрее избавиться от меня.
В тот же вечер я прилетел в Каир и позвонил по международному телефону Лили.
— Это я, малыш! — кричал я в трубку. — Жди меня в воскресенье, слышишь?! — Я знал, что жена побледнела, как всегда, когда волнуется, и попусту шевелит губами, не в состоянии вымолвить ни слова. — Говори отчетливо, что ты там мямлишь? Я лечу домой!
— Джин!.. — услышал я.
Но звуковые волны, бегущие по воздуху, по воде, по земле, заглушали ее голос. Из сказанного я сумел разобрать два-три слова. Мешали разносившиеся в пространстве крики. Но я знал, что она говорит о любви и читает мне нотацию.
«У такой большой женщины такой тоненький голосок».
— Итак, воскресенье, аэропорт Айдлуайлд. И привези с собой Донована. Он поможет мне уладить формальности со львенком.
Донован — наш старый семейный адвокат.
Это происходило в среду. В четверг я прилетел в Афины.
«Надо бы посмотреть Акрополь», — подумал я и нанял такси с гидом. Однако из-за плохого самочувствия не сумел полюбоваться древним сооружением.
Я водил львенка на поводке. Если не считать загара, сохранившегося со времени пребывания в Бактейле, на мне был тот же шлем, который я носил в Африке, и те же походные башмаки. У меня сильно отросла борода, причем как-то вбок. Черные волосы в ней перемежались седыми, коричневыми, даже красноватыми. В посольстве мне предложили побриться, чтобы быть похожим на фото в паспорте. Однако я не внял совету.
Что до Акрополя, я увидел на горе нечто из желтого и розоватого камня. Наверное, здание было прекрасно. Говорю «наверное» потому, что я даже не вылез из автомобиля. Гид оказался человеком молчаливым, но по выражению его глаз было понятно,
В пятницу я прилетел в Рим. Купил себе легкий костюм цвета бургундского вина, альпийскую шляпу с черными, как у берсальеров, перьями, рубашку и трусы. Я почти не выходил из гостиницы — не хотел появляться на виа Венето со зверенышем на поводке.
В субботу рейсом Рим — Париж — Лондон — Нью-Йорк я отправился домой. Билетов на ближайший прямой самолет в Нью-Йорк не было. Я не имел ни малейшего желания в который раз видеть обе столицы, как, впрочем, и любые другие города и веси. Самым приятным отрезком рейса был полет над Атлантикой. Я глядел на океан и не мог наглядеться, как будто был обезвожен. Далеко-далеко внизу вздымались волны, под которыми угадывалась глубина, но не пугающая, а притягательная. Я сидел у иллюминатора, смотрел, как крылья резали облака, что нож масло. К вечеру океан потемнел, но двигатели все так же несли нас все дальше и дальше на запад.
Пассажиры в салоне читали. Как можно сидеть в самолете и быть равнодушным к тому, что происходит за бортом? Правда, они возвращались не из африканских джунглей. Они летели из Парижа и Лондона, захватив под небеса всякое чтиво. А я, Юджин Хендерсон, в вельветовом костюме и в шляпе с черными перьями (шлем был в корзине а корзина в багажном отделении поскольку я решил, что мой малыш легче перенесет длительное путешествие среди знакомых вещей), горящими глазами безотрывно смотрел на океан и перевернутые хребты облаков. Сьерра тянулась за сьеррой, как тянется над головой вечное небо, с той только разницей, что облака были не вечны. Не успел посмотреть на них, как они уже позади. Их больше не увидишь никогда, и Дафу никогда их не увидит. Великолепное зрелище: эти горные хребты, солнце, океан, земля…
Стюардесса принесла мне журнал. Она знала, что я везу львенка, потому что я заказал для него котлетки и молоко. Я сказал, что звереныш дорог мне, что я везу его домой жене и детям.
— Мне подарил его хороший друг, — сказал я ей.
Бортпроводница жила в городе Рокфорд, штат Иллинойс. Каждые двадцать лет, или около того, земной шар обновляется молодыми девушками. Чистая гладкая кожа лица, сверкающие белизной зубы, золотистые волосы. Словом, персик, иначе не скажешь. Господи, благослови ее тугую грудь, благослови крутые бедра и стройные ножки. Держалась она «своим парнем в доску», как повелось у молодых девушек со Среднего Запада.
— Вы чем-то напоминаете мне мою жену. Я ее много месяцев не видел.
— Правда? Много — это сколько?
Я промолчал, поскольку не знал, когда видел Лили последний раз.
— Сейчас у нас на дворе сентябрь?
