двумя малолетними детьми. Для последней это было тяжелым ударом. Чувство защищенности, существовавшее до войны, исчезло, вместе с ним канули в Лету великосветские балы и роскошные приемы. Мать Вирджинии решила, что сохранить частицу прошлой жизни можно, лишь строго следуя старым добрым традициям.
Поездки в Лондон прекратились. Вирджинии это казалось странным, ведь до войны, когда отец предавался своему любимому занятию, охоте, мама подолгу жила в Белгрейвии, порой с дочерьми. Они не пропускали ни одного бала, ходили по магазинам, посещали театральные премьеры. Теперь дом опустел, и они решили его продать. Казалось, для матери мир за пределами Иденторпа перестал существовать.
Круг ее знакомых в Иденторпе постоянно расширялся, она без устали предавалась развлечениям, устаивая бесконечные коктейли и приемы, отличавшиеся королевским размахом и безупречным вкусом. Велись оживленные разговоры, подавали прекрасную еду и лучшие вина.
Иногда после обеда гости играли на бильярде или в бридж, а летом все высыпали на зеленые, мягкие, как бархат, газоны, окружавшие дом.
Вирджиния любила Иденторп. За домом тянулись поля и вересковые пустоши. Это было их родовое поместье, и каждое поколение вносило в него что-то свое. Расходы на содержание огромного дома были непомерны даже для лорда Вудсворта, получавшего приличную прибыль от своих фабрик и угольных шахт.
Дни проходили в безмятежной праздности. Вирджиния судачила с гостями, которых ее мать приглашала на обед или пикник, играла в теннис, плавала в реке с Лесли или сидела на берегу, наблюдая, как Саймон ловит рыбу.
Ее брат Саймон был старшим в семье лорда Вудсворта и уже начинал постигать азы семейного бизнеса, ведь именно он должен был унаследовать поместье вместе с обширными землями. Саймон приезжал на уикэнд из Лидса, а овдовевшая Мэдлин с детьми — из своего дома в Наресборо.
Как хорошо было снова собраться вместе, ощутить себя одной семьей, но именно в такие моменты особенно болезненно чувствовалось отсутствие Бобби. Всякий раз, упоминая его, Вирджиния испытывала неловкость: о погибшем предпочитали не говорить.
На лицо матери набегала тень, она отворачивалась, тщательно скрывая боль утраты. Вирджиния расстраивалась, она была уверена, что всем было бы лучше, если бы они вместе вспомнили Бобби.
Вопрос о будущем Вирджинии встал однажды вечером, когда семья собралась за столом. Саймон уже уехал в Лидс, Мэдлин с детьми — к себе в Наресборо. Вирджиния потчевала Лесли рассказами о жизни в Лондоне, о том, под какую музыку танцуют, какие фасоны платьев в моде.
Сестра горела желанием узнать как можно больше о последних новинках лондонской моды; она шумно восторгалась нарядами Вирджинии: костюмами от Шанель, которые только начинали носить, облегающими крепдешиновыми юбками — все это было так непохоже на тяжелые, неуклюжие юбки и жакеты, которые заказывала портному их мать.
Лесли с распахнутыми глазами внимала каждому слову, а мать бросала на дочерей осуждающие взгляды. Все эти разговоры о независимости и свободе вызывали в ней раздражение и страх. Вирджиния вздохнула. Она прекрасно понимала, почему мать не хочет отказаться от старого порядка вещей, хотя ей и хотелось бы, чтобы та постаралась принять появившиеся после войны новые веяния.
— Времена изменились, мама, — деликатно заметила она. — Все не так, как было прежде.
— А я все-таки считаю, что молодые люди должны быть более дисциплинированны. Девушки стали ужасно легкомысленными. Вирджиния, что ты собираешься делать теперь, после окончания курсов?
— Получить работу, разумеется. Ради этого я и училась.
В глазах матери промелькнуло смятение.
— Ты же знаешь, что я против!.. Я так хотела представить тебя ко двору, как твоих сестер. Ты всегда была милой, общительной девочкой. Я надеялась, что ты выйдешь замуж, заведешь детей.
— Прости, мамочка, должна тебя разочаровать.
Вирджиния украдкой бросила взгляд на Лесли. Сестра сосредоточенно ела, всем своим видом показывая, что не имеет ни малейшего желания вступать в спор.
— Я уже не та милая, беззаботная девчушка, какой была раньше, — продолжала Вирджиния, — которую волновало то же, что и ее сестер: свет, танцы, приемы, красивый и богатый муж, который умчит тебя в свой заоблачный замок. Той девочки больше нет, она исчезла где-то по пути к взрослению. — В голосе ее послышались горькие нотки; она вспомнила Бобби, чью жизнь оборвала немецкая пуля. — Перед войной я была слишком мала, чтобы быть представленной ко двору. Никто не предполагал, что война так затянется. А теперь… теперь все изменилось. Я уже не хочу того, о чем мечтала раньше.
Лорд Вудсворт — человек терпимый, обычно позволявший жене поступать по ее собственному разумению и требовавший от детей лишь соблюдения внешних приличий — почувствовал, что надвигается гроза. Впрочем, так случалось всегда, когда Вирджиния приезжала домой и заходил разговор о ее будущем.
Стремясь избежать щекотливой ситуации, лорд Вудсворт перевел взгляд с прямой фигуры жены на красивое, несмотря на застывшее на нем упрямое выражение, лицо младшей дочери. Волна любви и восхищения захлестнула его.
Вирджинию отличали независимый склад ума и врожденное чувство уверенности в себе, которого так недоставало ее старшим сестрам. Отца подкупала ее решимость полагаться исключительно на свои собственные силы, и он часто сожалел, что она не родилась мужчиной: это было бы бесценное приобретение для семьи и для бизнеса.
— Вирджиния, у тебя в Лондоне, должно быть, есть молодой человек? — спокойно осведомился он.
— Нет, папа, ничего серьезного.
— Очень жаль, — вмешалась мать. — Мэдлин и Лесли в этом смысле повезло. Лесли скоро выходит замуж за весьма представительного человека.
Вирджиния пристально посмотрела на мать.
— Мама, не переживай, когда-нибудь и у меня появится кавалер, но пока я замуж не собираюсь. К тому же молодых людей моего поколения не пощадила война: многие вернулись калеками.
Мать глубоко вздохнула.
— Да, печально. Многие из погибших и раненых — это офицеры, принадлежавшие к высшему сословию. Они, как и Саймон, получали офицерское звание после окончания университета.
— Бобби тоже принадлежал к ним, — сказала Вирджиния, болезненно переживавшая, что брат никогда не упоминался в разговорах.
— Да, — мать согласно кивнула, и глаза ее остекленели, — однако Саймон не единственный, кто пришел с фронта невредимым. У нескольких наших знакомых сыновья тоже вернулись живыми и здоровыми.
Вирджиния видела, к чему клонит мать; она неожиданно потеряла аппетит и отложила нож и вилку.
— Я знаю, мама. — Стараясь сохранять хладнокровие, она пригубила вино из хрустального бокала. — Только пока я не вижу среди них ни одного подходящего жениха.
— Ты окончила курсы секретарей, и где же ты собираешься работать? — спросил отец.
Вирджиния с нежностью посмотрела на него. Отец намеренно задал этот вопрос, чтобы сменить тему. В отличие от матери, он не осуждал ее за нежелание следовать примеру сестер, и она была благодарна ему за это.
— Еще не знаю, — ответила она. — Мне надо набраться опыта. Пожалуй, поработаю где-нибудь временно, пока не войду в курс дела.
— Может, тебе заняться семейным бизнесом, — предложил отец. — Ты всегда можешь присоединиться к Саймону в Лидсе. Он будет только рад.
— Нет, папа, спасибо, — сказала Вирджиния, сверкнув глазами. — Я хочу всего добиться сама. Единственная проблема в том, что я принадлежу к очень известной семье. Это может погубить мою карьеру. С одной стороны, работодатели едва ли примут меня с распростертыми объятиями, а с другой — и уволить меня не смогут, если узнают, кто я такая. Мне бы этого не хотелось.
— О чем ты говоришь? — заволновалась мать.